Массовый террор в Прикамье в 1937-1938 гг 2/10

Территориальные органы НКВД во властной структуре в дотеррористическую эпоху

Руководящие работники НКВД на местах и ранее входили в пар­тийные
комитеты, как правило, в состав бюро. Они были связаны не только
служебными, но и тесными личными отношениями с секре­тарями райкома,
директорами крупных предприятий, с советскими работниками: ходили друг к
другу в гости, встречались семьями, принимали участие в совместных
попойках за закрытыми дверями, выспренно называемых банкетами,
пользовались услугами всевоз­можных директорских фондов, получали
продуктовые посылки к праздникам, пособия на лечение и т. д.^2 Более
того, будучи членом коллективного партийного руководства, начальник
райотдела НКВД разделял ответственность за решения, принятые на бюро
райкома, как правило, по инициативе первого секретаря.

^1 См.: Протокол организационного заседания пленума Кунгурского
рай­кома ВКП(б) от 21 мая 1938 г. // ГОПАПО. Ф. 970. Оп. 3. Д. 176. Л.
28. На дальнейшую карьеру Поваляева краткое пребывание на партийной
долж­ности повлияло мало. Уже в 1946 г. бюро обкома ВКП(б) рекомендует
его «для работы в качестве помощника директора по найму и увольнению
рабо­чей силы Березниковской ТЭЦ». Справка. Поваляев Иван Николаевич //
ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 12. Д. 109. Л. 14.

^2 На партийном собрании в Коми-Пермяцком отделе НКВД в августе 1937
г. бывших его руководителей, например, обвиняли в том, что они хо­дили в
гости к секретарю окружкома, причем даже с женами, присутствова­ли на
банкете в честь секретаря обкома вместе с председателем окружного
исполкома. Все они к тому времени были разоблаченными врагами народа или
их пособниками. См.: Протокол общего закрытого партсобрания
парт­организации ВКП(б) при НКВД. 26.08.1937 г. // ГОПАПО. Ф. 732. On.
1. Д. 21. Л. 81.


Территориальные органы НКВД обслуживали партийные учреж­дения. Они
собирали информацию о всякого рода авариях, сбоях в производстве,
провалах в снабжении, должностных преступлениях, хозяйственных
неурядицах и, что, самое важное, о настроениях на­селения. Составлялись
большие доклады с подробным экономичес­ким анализом состояния дел на
крупных предприятиях и краткие справки на ту же тему. Одни из них —
самые пухлые — отсылались


в наркомат. «Все усилия были направлены к тому, чтобы послать по­больше
докладных записок, и чтобы эти записки были как можно объ­емистей», —
писал своему следователю Г. М. Файнберг, служивший в 1934-1935 гг.
начальником III отделения в экономическом отделе Свердловского УНКВД^1 .
Другие справки, более сжатые, направля­лись в местные партийные органы^2 .

Районные отделы НКВД собирали жалобы и предложения, пос­тупавшие от
рядовых коммунистов и беспартийных граждан. Устано­вившийся политический
режим был таков, что исключал, или, скажем мягче, всячески затруднял
критику местных партийных вождей, а вку­пе с ними и больших
хозяйственников. Члена ВКП(б), осмелившегося критиковать горком, могли
обвинить в дискредитации и заклеймить троцкистом. «Когда в 1935 г. на
партсобрании <...> тов. Кривоногов критиковал горком ВКП(б), называя
политику последнего страусом, я лично вместо развертывания
большевистской самокритики сказал, что иногда троцкисты пытаются
дискредитировать руководящих парт­работников», — с двухгодичным
опозданием вскрывал свои прошлые политические ошибки начальник
Чусовского ГорНКВД Шумков^3 .

^1 Собственноручные показания арестованного Файнберг Г. М. 1-2 марта
1938 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 8665. Л. 41.

^2 Так, в записке, озаглавленной «О задолженности по зарплате
трудпо-селенцам треста "Верхкамлес"», в частности, говорилось:
«Укоренившаяся система 3-5-рублевых авансов продолжается до сих пор. По
оперативным сведениям, полученным от комендантов, задолженность на
первое июля со­ставляет 35000 рублей. Рабочие, имеющие заработок до 1000
рублей, вынуж­дены продавать домашние вещи, чтобы купить продукты
питания». Далее лейтенант ГБ Торопов просил у партийного секретаря
«Вашего вмешатель­ства — вплоть до привлечения виновных к партийной
ответственности». То­ропов - Калугину. Березники // ГОПАПО. Ф. 59. On.
1. Д. 302. Л. 143.

^3 Протокол XVI Чусовской городской конференции ВКП(б). 4.05.1937 т.//
ГОПАПО. Ф. 1241. On. 1. Д. 264. Л. 62.


Для гражданина, в партии не состоявшего, критиковать влас­ти означало
подвергнуться риску быть привлеченным к уголовной ответственности за
антисоветскую агитацию. Обращение в органы было одним из способов
восстановления справедливости — наряду с письмами в центральные органы
печати и лично товарищу Стали­ну, — только более надежным. За них, как
правило, не наказывали. И была надежда, что в конце концов товарищи
разберутся. Тем са­мым районные отделения НКВД исполняли важную функцию:
они обеспечивали обратную связь между властью и населением, снижая таким
образом социальную напряженность.


Ответственные сотрудники НКВД были достаточно профессио­нальны для того,
чтобы различить сфабрикованное дело, на их язы­ке называемое «липой», от
действительных событий. Предшествен­ник Дмитриева на посту начальника
областного управления НКВД Решетов останавливал оперативные действия,
подозрительные по части провокации. «Так, в 1934 г. УНКВД по
Свердловской облас­ти была ликвидирована разработка "Подрывники".
Следствием по делу было установлено, что на Урале существует к/р
троцкистская организация, построенная по принципу цепочки. <...> Однако,
когда было доложено Решетову о скрытой организации, он заявил, что
счи­тает это пустым делом. Дело областного троцкистского центра было
замазано», — показывал на допросе один из его ближайших сотруд­ников
Весновский^1 . Он очень осторожно реагировал на инициативы подчиненных,
требовавших арестов^2 .

Впрочем, точно так же поступал и рядовой работник пермского горотдела
НКВД Шелыганов, который уже в разгар кулацкой опера­ции выбросил из дела
«...выписку одного чл. повстанческой организа­ции..., ибо это было
неправдоподобно»^3 .

^1 Из обзорной справки по архивно-следственному делу № 958346 //
ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 15357. Т. 2. Л. 39.

^2 «На возбуждаемые мною вопросы об арестах внимания не обращали, и
санкций на арест не давались. Так было, в частности, по делу быв.
директо­ра березниковского химкомбината Грановского, Пойда и дел
Адамеско, Пит-нер, Пучкова и некоторых др.», — критиковал своего
прежнего начальника А. П. Моряков // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 15357.
Т. 1. С. 72 об.

^3 Протокол № 1 партсобрания ОДТО ГУГБ НКВД. Пермь. 11.04.1938 г. //
ГОПАПО. Ф. 78. On. 1. Д. 153. Л. 6.

^4 Протокол общего закрытого партсобрания парторганизации ВКП(б) при
НКВД. 26.08.1937 г. // ГОПАПО. Ф. 732. On. 1. Д. 21. Л. 86.


Опытные сотрудники хорошо знали, что не каждое слово, вы­рвавшееся у
замордованного голодом колхозника, в строку пишет­ся. Сейчас трудно
сказать, просто ли они ленились заводить новые дела, искать и
обрабатывать свидетелей, вести долгие допросы, со­бирать справки по
сельсоветам или на самом деле не видели ничего крамольного в матерной
брани в адрес кремлевских вождей, но до начала массовых операций
обвинения в антисоветской агитации ра­бочих и колхозников встречаются
редко. Вовсе не потому, что те мол­чали либо дружно одобряли меры
Советского правительства. Просто на их ворчание не обращали внимания:
«Сейчас все так говорят, и если мы будем арестовывать за такие
высказывания, тогда мы всех поарестуем»^4 .


Такая снисходительность частично объяснима всеобщим убежде­нием,
бытовавшим в местных органах НКВД, что власти ничего не угрожает («базы
контрреволюции нет, мы всех ликвидировали»^1 ), частично же — неспешными
ритмами повседневной жизни, прису­щими малым городам и поселкам: Перми,
Молотово, Соликамску, Березникам, Кизелу. О сонной атмосфере в
Свердловском управле­нии НКВД повествует Г. М. Файнберг: «В отделениях
годами велись агентурные дела, первые тома которых объедали мыши, а в
последние вшивались новые записки. <...> Я не ошибусь, если скажу, что
при­мерно такое же положение было и в других оперативных отделах»^2 .
Районные начальники также не отличались особым рвением. Тот же Файнберг
признавался, что да, приходилось выпивать с работниками аппарата, но не
часто и не со всеми^3 .

^1 В 1938 г. за такие высказывания в прошлом уже полагалось подвергать
себя большевистской самокритике. См.: Протокол № 1 партсобрания ОДТО
ГУГБ НКВД. Пермь. 11.04.1938 г. // ГОПАПО. Ф. 78. On. 1. Д. 153. С. 6. В
ав­густе 1936 г. сотрудники НКВД свободно говорили о том, что против
Советской власти выступают только «...отдельные охвостья
троцкистско-зиновьевской банды». Протокол № 1 Общего гарнизонного
партийного собрания партор­ганизации органов НКВД. Пермь. 16.08.1936 г.
// ГОПАПО. Ф. 78. On. 1. Д. 29. Л. 5.

^2 Собственноручные показания арестованного Файнберг Г. М. 1-2.03.1938
г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 8665. Л. 41-42.

^3 Протокол допроса тов. Файнберг Г. М. 2.11.1938 г. // ГОПАПО. Ф.
641/1. On. 1. Д. 8665. Л. 108.

^4 См.: Протокол заседания парткома ВКП(б) органов НКВД г. Перми от
13.04.1937 г. // ГОПАПО. Ф. 78. On. 1. Д. 72. Л. 44-46.


Рядовые сотрудники, несмотря на грозные приказы, не спеши­ли
отказываться от прежних приятельских или родственных связей, рвать
отношения с людьми, попавшими в немилость к власти. И если им
приходилось арестовывать старых знакомых, то они старались при этом их
не обижать. Давали свидания с родственниками, разрешали передачи, сами
подкармливали, то есть делали все, чтобы не испортить отношения ни с
ними, ни с родственниками, ни с общими приятеля­ми. На парткоме органов
НКВД в Перми в апреле 1937 г. обсуждалось персональное дело Микова,
который дружил с Курочкиным, слывшим кадровым троцкистом (из партии
исключался и в тюрьме сидел). Ми-ков соглашался — да, было дело: «После
исключения из партии я бы­вал с ним, выпивал», в тюрьме навещал.
Арестованному за тот же троц­кизм дипломированному врачу Левину давал
внеочередные свидания с семьей, приносил из дома фотографии. Явно в них
врагов не видел^4 .


Подследственных, как правило, прежде не избивали. В декабре 1933 г.
сотрудник ОГПУ Половинкин, запустивший в арестован­ного папье-маше,
подвергся жесткому перекрестному допросу, а за­тем и всеобщему
осуждению: «Своим поведением позорит органы ОГПУ <...>, дискредитирует
себя как коммунист и чекист». В общем, если еще раз подобный случай
повторится, то из партии его следует выгнать^1 , постановило партсобрание.

И вот таких людей — не очень грамотных и не особо дисциплини­рованных,
привыкших к спокойной, размеренной жизни — необходи­мо было превратить в
лютых и безжалостных охотников, готовых по приказу своих командиров
пачками арестовывать своих родственни­ков, свойственников, соседей,
сослуживцев и просто земляков; всеми способами добиваться от них
признаний и со спокойной совестью от­правлять на расстрел только потому,
что в прежней жизни они были или кулаками, или солдатами Колчака, или
красными партизанами, или военнопленными мировой войны.

Для того чтобы сотрудники НКВД взялись за такую работу, их надо было,
говоря языком эпохи, «хорошенько встряхнуть», или, вы­ражаясь точнее —
подвергнуть культурному шоку.



Источники культурного шока

Прежде всего — это падение прежних местных вождей, их мгно­венное
превращение из любимых и обожаемых руководителей в омерзительных врагов
народа. Впрочем, будучи неплохо осведом­ленными о теневой стороне их
повседневного быта, ответственные сотрудники НКВД могли и не разделять
казенного восхищения их большевистской скромностью, принципиальностью и
близостью к рабочему классу. Но когда в апреле-мае 1937 г. фактически
все го­родские «тузы» Перми были арестованы, это не могло не смутить
чи­новников в мундирах с синими кантами. Следы растерянности можно
обнаружить даже в отредактированных и сокращенных протоколах партийных
собраний^2 .

^1 См.: Протокол № 7 общего открытого партийного собрания по
партий­ной чистке при Кизеловском горотделении ОГПУ. 12.12.1933 г. //
ГОПАПО. Ф. 61. Оп. 17. Д. 76. Л. 96-97.

^2 См.: Протокол общего гарнизонного собрания системы НКВД от 3-4
ап­реля 1937 г. // ГОПАПО. Ф. 78. On. 1. Д. 72. Л. 27-40.


Внезапно выяснилось, что враг скрывается и в партийной среде. «Практика
нашей борьбы со шпионско-диверсионными и троцкист­


скими элементами за отчетный промежуток характерна тем, что во
вскрываемых и ликвидированных к/р формированиях, в значитель­ном
большинстве случаев руководящая роль принадлежала врагам с партийным
билетом», — докладывал начальник Ворошиловского горотдела А. П. Моряков
своему партийному патрону А. М. Пав­ловскому^1 .

Скажем сразу, постулат о руководящей роли членов ВКП(б) во всех
контрреволюционных формированиях будет реализован в ходе кулацкой
операции. Из лиц, принадлежащих к социальным груп­пировкам, намеченным
для ликвидации по приказу 00447, на Урале «сконструируют» повстанческую
организацию под руководством региональных партийных и советских
начальников. В протоколы до­просов руководящих работников союзного и
областного звена впеча­тывались показания о повстанческом штабе во главе
с секретариатом обкома ВКП(б): «Кабаков мне говорил, что в областной
повстанчес­кий штаб входят: от правых, второй секретарь Свердловского
обкома партии Пшеницин, в прошлом партизан, хорошо знающий военное дело,
и работник свердловского горкома партии — Кормилов; от троцкистов —
Головин, бывший председатель Областного исполко­ма, имеющий широкие
связи среди бывших уральских партизан;от военных — Василенко,
заместитель командующего УралВО, и руко­водитель Областной организации
Осоавиахима — Васильев; от цер­ковников — свердловский митрополит
Холмогорцев»^2 .

В пермский окружной повстанческий штаб записали: секрета­ря горкома
Голышева — «от правых», секретаря горкома Дьячко-ва — «от троцкистов»,
командира 82 стрелковой дивизии Полянско­го — «от военных», пермского
епископа Глеба — «от церковников», директора пивзавода Бахарева — «от
эсеров» и некоторых других^3 .

^1 Докладная записка «О нанесенном оперативном ударе по к/р
шпион-ско-диверсионным и троцкистским элементам за время 1935/36 и 1937
г.». Березники. 22.04.1937 г. // ГОПАПО. Ф. 59. On. 1. Д. 302. Л. 106.

^2 Из протокола допроса Цифриновича Владимира Ефимовича от 5 сен­тября
1937 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 15357. Т. 1. Л. 34.

^3 См.: Из протокола допроса обвиняемого А. И. Старкова. 2.10.1937 г.
// Политические репрессии в Прикамье. 1918-1980 гг. С. 252-253.


Однако самое сильное, как нам кажется, потрясение вызвали со­общения об
арестах в НКВД. На апрельском партийном собрании в Перми этой
животрепещущей темы коснулся один из ораторов: «В наших органах есть
случаи отдачи под суд некоторых сотрудни­ков, которые потеряли
бдительность, связались с врагами народа.


Об этом нам дает сигнал и решение ЦИК об отстранении от работы бывшего
наркомвнудела Ягода и отдаче его под суд. Я призываю к жестокой критике,
ибо без нее мы не сможем быть сильны в борьбе с врагами»^1 . Под напором
информации о многочисленных арестах в составе руководящих органов НКВД
стушевались и прежде все­сильные начальники. Л. Г. Лососу — начальнику
Пермского горотде­ла — на том же партийном собрании указали, что он
«...тоже беспечно относился к работе и не видел контрреволюционера
Дьячкова, ору­довавшего в горкоме», более того, запретил «коллективное
слушание доклада т. Сталина по радио в ноябре 1936 г. — это вопиющее
безоб­разие, антипартийный поступок»^2 .

Через неделю партком ВКП(б) органов НКВД, установив «факт срыва слушания
по радио доклада т. Сталина... из-за деляческо­го подхода к этому
вопросу т. Лосос по мотивам служебной за­груженности», укажет начальнику
горотдела «на непартийное его поведение»^3 .

Критика снизу означала, что пошатнулся неоспоримый прежде должностной
авторитет, а с ним и надежды на дальнейшее безбедное существование. Тем
более руководители территориальных органов лучше рядовых сотрудников
были осведомлены о масштабах арестов. Пройдет два-три месяца, и их самих
подверстают к делу о чекистском ответвлении заговора на территории
Свердловской области^4 .

^1 Протокол общего гарнизонного собрания системы НКВД от 3-4 апреля
1937 г. // ГОПАПО. Ф. 78. On. 1. Д. 72. Л. 32.

^2 Там же. Л. 32-33.

^3 Протокол заседания парткома ВКП(б) органов НКВД г. Перми.
11.04.1937 г. // ГОПАПО. Ф. 78. On. 1. Д. 72. Л. 36.

^4 Кроме упомянутого ранее А. П. Морякова (Ворошиловский горотдел)
были арестованы Г. М. Файнберг (Кизеловский горотдел НКВД), Другов
(Коми-Пермяцкий окротдел), Н. X. Малютин (Ординский райотдел) и др.
Такой судьбы избежал в самый последний момент начальник Пермского
горотдела НКВД, капитан госбезопасности Л. Г. Лосос, застрелившийся из
служебного оружия 31 июля 1937 г. Нельзя сказать, чтобы эти работники не
пытались перестроиться на ходу. Л. Г. Лосос даже поощрял одного из
первых фабрикантов дел — начальника ОО 82 с. д. Ф. П. Мозжерина,
выписывал ему премии, ставил в пример. Моряков, так же как и Файнберг,
производил аресты по обвинению в троцкизме (Файнберг арестовывал и своих
товари­щей по бюро горкома), но делали они все это слишком медленно,
осторожно, с оглядкой на прежние правила.


В партийной среде начинают циркулировать слухи, что в органах нечисто, и
от них следует держаться подальше. В этой связи характерна


первая реакция партийного работника на предложение принять од­ного из
его подопечных на работу в НКВД: «Неужели такому парню ты не можешь
подобрать лучшую работу и суешь его в такую яму?»^1 .

Все эти события, происходившие в считаные недели, не могли не отразиться
на настроениях рядовых сотрудников НКВД. Вся их прежняя работа была
обесценена, сведена к нулю разоблачением грандиозного заговора,
охватившего все звенья партийного, госу­дарственного (в том числе и их
ведомственного) аппарата. Сами же они, как выяснилось, исполняли жалкую
роль подручных врагов на­рода, их невольных пособников или слепых орудий.

Так, начальнику Ординского райотдела НКВД Н. X. Малютину бдительные
партийные товарищи вменили в вину то, что он, «...состоя членом бюро
Ординского РК ВКП(б), а также членом президиума РИК, не мог не знать,
что они выполняют вредительские планы по сельскому хозяйству»^2 .

Новые командиры, присланные Москвой, должны были напра­вить сотрудников
НКВД на путь искупления своих вольных или не­вольных грехов: потери
бдительности, политической слепоты, идиот­ской беспечности.



Новые чекистские кадры

^1 Стенограмма V городской партийной конференции. Г. Молотово. 5-6 мая
1937 г. // ГОПАПО. Ф. 620. Оп. 17. Д. 49. Л. 202.

^2 Накаряков - Новоку. С. Орда. 21.08.1937 г. // ГОПАПО. Ф. 946. Оп.
5. Д. 260. С. 2. Николая Харитоновича Малютина исключили из партии как
«пособника врагов народа». Парторганизация райотдела тут же потребовала
«...освободить от обязанностей конюха Балахонова как подхалима
Малюти­на». Там же. С. 209. Затем в январе 1938 г. арестовали, но уже 13
июля того же года освободили и дело прекратили «...за недоказанностью
предъявленного обвинения». ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 16402. Л. 2.


Руководство НКВД 1937-1938 гг. состояло как из людей, при­надлежащих к
кадровому составу органов (таковых было боль­шинство), так и из
новобранцев из числа ответственных комсо­мольских работников. И те, и
другие были людьми пришлыми. Часть из них работала в центральном
аппарате, как правило, в экономичес­ком отделе — вместе с начальником
Свердловского УНКВД Дмит­рием Матвеевичем Дмитриевым. Вторые были
откомандированы из НКВД УССР, третьи — из областных управлений
Российской Феде­рации — из Ростова-на-Дону, Горького. Кадры перемещали
настолько


стремительно, что канцелярии не справлялись с переводом соответс­твующих
документов.

Начальник Ворошиловского райотдела НКВД 3. М. Тильман в ян­варе 1939 г.
почтительнейше просил заместителя Наркома Меркулова «...помочь в вопросе
снятия с партучета, который тянется уже полгода». В июне 1938 г. он был
переведен из НКВД УССР в Свердловское уп­равление, туда же должны были
отправить и партийные документы, но не переслали^1 . Постепенно в
команду Дмитриева вошло и несколь­ко местных работников, обнаруживших
нужные профессиональные и личные качества. В Перми таким был Мозжерин —
начальник особо­го отдела 82 стрелковой дивизии, в 1937 г. соорудивший
вместе с при­бывшим из Свердловска Дмитриевым всесоюзную повстанческую
организацию из красноармейцев 61 батальона тылового ополчения,
«состоявших из числа бывших служителей религиозного культа», за что НКВД
СССР был награжден «боевым оружием и металлически­ми часами»^2 .

^1 Тильман - Меркулову. Г. Березники. 10.01.1939 г. // ГОПАПО. Ф. 59.
On. 1. Д. 336. Л. 31-32.

^2 Выписка из протокола допроса Аликина А. М. 17.02.1939 г. // ГОПАПО.
Ф. 641/1. On. 1. Д. 12396. Л. 120.


Заметим, что взаимоотношения внутри руководящего круга были достаточно
напряженными. Люди, прибывшие из разных мест, не слишком доверяли друг
другу. Помощники начальника управления открыто враждовали между собой.
«Считаю необходимым отме­тить, — показывал на допросе Д. М. Дмитриев, —
что со всеми этими лицами, которые я перечислил [заместителем начальника
УНКВД Чистовым, помощником начальника УНКВД — Боярским, другим
помощником Ардаевым, начальником отдела Шариковым. — О. Л.], Дашевский
находился во враждебных отношениях, что он не скрывал от сотрудников
УНКВД и что очень легко подтвердить, расспросив их. С другой стороны,
эти лица платили ему таким же отношением». Впрочем, Дмитриев, под начало
которого попали самые разные люди, относился к ближайшим сотрудникам в
высшей степени лояльно. Арестованный, неоднократно битый на допросах,
обвиненный и со­знавшийся в контрреволюционных преступлениях, он охотно
давал показания против давно ликвидированных сослуживцев по
цент­ральному аппарату НКВД, не стеснялся бросить тень подозрения на
самого Ежова, тогда еще народного комиссара, искусно подталкивал к
расстрельному подвалу своих следователей, но в то же самое время


всеми силами выгораживал прежних подчиненных: «Заговорщиками были только
я сам и Дашевский»^1 .

Что касается новичков, начальника Ворошиловского горотдела Соломона
Исааковича Шейнкмана и Василия Ивановича Былки-на — заместителя
начальника Пермского горотдела, то оба они до 1936 г. работали в
комсомоле. Шейнкман в центральном комите­те — ответственным инструктором
орготдела; Былкин — секрета­рем Тульского горкома^2 . Летом 1937 г. они
прибыли на место новой службы и тут же активно приступили к подготовке и
проведению массовой операции, чем усердно занимались вплоть до
собственного ареста. Шейнкман «...был настоящий террорист, он двух
сотрудников посадил, их расстреляли», — спустя без малого двадцать лет
вспоми­нал о своем прежнем начальнике Павел Иванович Власов^3 .

Бывшие комсомольские активисты новые задачи решали, исполь­зуя
накопленный опыт: убеждали, пропагандировали обреченных арестантов,
взывали к их сознательности. «Тюрьма, в которой арес­тованные находились
по 300-500 человек вместе, была превращена в своеобразный "агитпункт"»,
— ворчал сотрудник Ворошиловского райотдела сержант госбезопасности А.
Д. Мочалов^4 .

^1 См.: Показания Дмитриева Д. М. от 16.10.1938. Лубянка... С. 601.

^2 См.: Протокол судебного заседания. 21-23 августа 1939 г. в Воен­ном
Трибунале Московского военного округа войск НКВД // ГОПАПО. Ф. 641/1.
On. 1. Д. 6857. Т. 6. Л. 176-177. Из протокола допроса обвиняе­мого
Шейнкмана Соломона Исааковича. 2.02.1939 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1.
Д. 15357. Т. 2. Л. 157.

^3 Протокол № 25 заседания партийного бюро партийной организации
Областного Управления милиции УМВД // ГОПАПО. Ф. 1624. On. 1. Д. 50. Л. 166.

^4 Мочалов АД. - Сазыкину. Г. Соликамск. 22.11.1939г. // ГОПАПО. Ф.
641/1. On. 1. Д. 15357. Т. 2. Л. 134.

^5 Рапорт сержанта госбезопасности Окулова С. Н. особоуполномоченно­му
УНКВД по Пермской области лейтенанту государственной безопасности
Мешкову // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 9108. Т. 3. Л. 195.

^6 Протокол допроса обвиняемого Аликина Аркадия Михайловича.
17.02.1939г.//ГОПАПО. Ф. 641/1. Оп. 1.Д. 11925. Л. 118.


В. И. Былкин организовал социалистическое соревнование между
следователями. «Кто давал больше признавшихся, того восхваляли»^5 .
Иногда Василий Иванович показывал и личный пример: собственно­ручно
избивал арестованных, если те не поддавались на его уговоры^6 . Находил
время заниматься и партийной работой, был членом бюро горкома, регулярно
выступал на пленумах. Речи его — по соображе­


ниям секретности — не стенографировались. Парторгу ЦК ВКП(б) на заводе
им. Сталина Логинову он запомнился «...грамотным, ум­ным, рассудительным
коммунистом» и обаятельным человеком^1 .

Новички очень старались, но все-таки уступали кадровым чекис­там Д. А.
Шахову и В. Я. Левоцкому.

Если младший лейтенант госбезопасности Дмитрий Шахов был чекистом нового
поколения, да и вообще человеком молодым, то Ва­силий Яковлевич Левоцкий
принадлежал к ветеранам: выходец из рабочих, большевик с дореволюционным
стажем, участник граждан­ской войны (командовал партизанским отрядом на
Украине), он слу­жил в органах ВЧК — ОГПУ — НКВД с 1919 г. В первые
пятнадцать лет его карьера складывается благоприятно: ведомственные
почетные знаки, наградное оружие, самостоятельные должности. С 1935 г.
он причислен к высшему начальствующему составу ГУГБ НКВД, полу­чив
персональное звание майора и ромб в петлицу. Правда, после это­го
начинаются служебные неприятности: понижение по службе, дур­ные
аттестации. Его непосредственный начальник — руководитель УНКВД Одесской
области А. Б. Розанов — отзывается о Левоцком с пренебрежением:
«неизлечимый алкоголик, опустившийся человек». После ареста Розанова
Левоцкого отзывают из Одессы и спустя три недели откомандировывают в
Пермь^2 .

Шахов планомерно опустошал Кизел^3 .

^1 Логинов — Аликиной. 5.02.1988 // ГОПАПО. Коллекция.

^2 См.: Шаповал Ю., Пристайко В., Золотаръов В. ЧК — ГПУ — НКВД в
УкраЬп: особи, факти, документи. Кигв: Абрис, 1997. С. 498-499.
Дополни­тельные данные любезно сообщены В. Золотаревым.

^3 «Всего по Кизеловскому Горотделу НКВД было арестовано около 2000
человек», — утверждается в официальном документе Наркомата внутрен­них
дел СССР, составленном в январе 1940 г. См.: Заключение по материалам
расследования о нарушении социалистической законности <...> Шаховым
Дмитрием Александровичем // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 12837. Л. 185.

^4 Выписка из рапорта особоуполномоченному УНКВД по Пермской области
лейтенанту государственной безопасности Мешкову сержанта
гос­безопасности Окулова С. Н. // ГОПАПО. Ф. 641/2. On. 1. Д. 26356. Т.
2. Л. 312. Обвиняя татарское население в измене, Левоцкий просто переска-


Левоцкий терроризировал Пермь, Краснокамск, Чусовой и Доб-рянку. «На
одном из совещаний в кабинете Левоцкого о следствии последний выступил
по вопросу о задачах теперешнего положения: "...Возьмем г. Пермь, город
оборонный, но в нем много живет татар, мы должны его сделать русским
городом, всех татар переарестовать, это такой народ, который нас —
русских — предаст"»^4 .


После этого В. Я. Левоцкий приказал начать массовую операцию в
Краснокамске по изъятию татар, что и было немедленно исполнено.
Получилось, правда, неудачно. Подчиненные перестарались, не смог­ли
сохранить секретности. Сотрудники НКВД «...врывались в бара­ки,
арестовывали людей, группировали их в грузовых автомашинах и партиями в
50-60 человек направляли на вокзал, где их должны были ожидать
направленные в Краснокамск по инициативе Левоц-кого железнодорожные
вагоны». Вагонов не оказалось. Вокруг гру­зовиков собралась толпа. Плач.
Шум. Крики. Новые аресты^1 . К тому же во время операции «...некоторых
лиц, подлежащих аресту, дома не оказалось». Вместо них — по телефонному
указанию В. И. Былки-на — взяли других^2 .

зывал директиву Дмитриева на этот счет. См.: Выписка из протокола
до­проса Голдобеева Николая Павловича. 6.03.1939 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1.
On. 1. Д. 13864. Л. 2.

^1 См.: Выписка из протокола допроса Аликина Аркадия Михайловича.
9.05.1939 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 13864. С. 46-47.

^2 Выписка из протокола допроса арестованного Тюрина Михаила
Алек­сандровича. 4.05.1939 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 9108. Т. 3.
Л. 180.

^3 Из протокола допроса обвиняемого Шейнкмана Соломона Исааковича.
2.02.1939 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 15357. Т. 2. С. 155.


Городских начальников подбадривали и наставляли областные ко­мандиры.
Если команду Дмитриева можно упрекнуть в непрофессио­нализме (слишком
доверяли наркому и безоглядно исполняли прика­зы), то обвинить ее в
лени, халатности, скажем мягче, в пристрастии к кабинетным методам
работы, никак нельзя. И сам Комиссар (так в слу­жебных помещениях НКВД
называли Дмитриева), и его ближайшие помощники — Даниил Михайлович
Варшавский, Наум Яковлевич Боярский, Яков Шахнович Дашевский — были
деятельны и вездесу­щи. Они формировали следственные бригады, сами
выезжали на мес­та, инструктировали, обучали, разносили туповатых
подчиненных, не научившихся работать по-новому, демонстрировали самые
современ­ные методы следствия, сами допрашивали, проводили очные ставки,
редактировали протоколы, лично отбирали внутрикамерных «насе­док»,
утверждали списки на аресты и представления на награждения отличившихся
сотрудников. Я. Ш. Дашевский лично от руки в Соли­камске «...составил
типовой протокол допроса в двух вариантах, т. е. на рядового повстанца и
организатора. Кроме протокола, Дашевский составил типовое заявление,
которое размножено и роздано следова­телям для руководства»^3 . В Перми
Дашевский показывает, как надо


добиваться признания от запирающихся арестантов. На заседании бюро
горкома ВКП(б), исключавшем Былкина из партии, он расска­жет, а Логинов
запомнит, как «...представитель из центра /в звании бригадного комиссара
НКВД^1 / делает разнос нам, как только может, а вечером идем в подвал,
где сидят арестованные, и он лично показы­вает пример, как надо
допрашивать. Одним словом, допрашиваемого уносят на носилках»^2 .

^1 Такого звания не было. Логинова — человека штатского — ввел в
заблуждение ромб, который носил в петлицах майор госбезопасности Да-шевский.

^2 Логинов — Аликиной. 5.02.1988 // Личный архив Г. Ф. Станковской.

^3 См.: Хаустов В., Самуэльсон Л. Сталин... С. 89.

^4 Павлюков А. Ежов. Биография. М.: Захаров, 2007. С. 443.


Дмитрий Матвеевич Дмитриев, возглавивший операцию, также был кадровым
чекистом, долгое время работавшим в центральном аппарате под
руководством Л. Г. Миронова. После участия в рассле­довании убийства С.
М. Кирова (Дмитриев уговорил Николаева дать признательные показания) его
рвение замечают партийные начальни­ки — Косарев и, что важнее, Ежов.
Дмитриев закрепляет карьерный успех при подготовке процессов против т.
н. «Московского центра» и «Объединенного троцкистско-зиновьевского
центра». Он с лету улавливает желания начальства^3 . На
февральско-мартовском плену­ме 1937 г. имя Дмитриева упоминается
неоднократно, причем всегда в положительном контексте. В руководстве
наркомата за ним закреп­ляется репутация интеллектуала, способного
добиться признательных показаний т. н. психологическими методами:
уговорами, камерным давлением, льготами и поблажками, обещаниями и
угрозами. «Из­бранная Дмитриевым тактика давала хорошие результаты,
позволяя регулярно отправлять в Москву все новые и новые телеграммы с
хо­датайствами на арест выявленных контрреволюционеров — большей частью
секретарей районных партийных и комсомольских комитетов, председателей
райисполкомов и т. д. Со временем, однако, такая ре­зультативность
начала многих смущать. По НКВД поползли слухи, что Дмитриев арестовывает
кого попало, что не может быть, чтобы почти все деревенские партийные и
комсомольские секретари явля­лись участниками заговора. Но у Ежова
подобных сомнений не воз­никало, и он легко давал санкции на арест
заявленных Дмитриевым лиц»^4 . Чувствуя поддержку наркома, начальник
Свердловского управ­ления не боялся проявлять инициативу. Так, кулацкая
операция нача­лась в области раньше директивного срока. За три недели до
приказа


№ 00447 сотрудники Окружного отдела НКВД в г. Кудымкаре присту­пили к
арестам, им предусмотренным. Среди тех, кого они оперирова­ли (так в
одном официальном документе назвали лиц, подвергнутых репрессиям в ходе
исполнения упомянутого приказа^1 ), был главный механик треста
«Комипермлес» Парфен Федорович Порсев. Его взя­ли 18 июля 1937 г. без
предъявления ордера, поместили во временный «домзак» — склад возле
призывного пункта, однажды допросили, а затем — спустя два месяца —
отправили в Пермь, а оттуда — в Си­бирь. «Будучи уже в лагере, мне
предъявили, что по решению тройки УНКВД Свердловской области мне была
определена мера наказания 10 лет ИТЛ, — в 1955 г. рассказал П. Ф. Порсев
следователю прокура­туры. — За что и по какой статье я был приговорен к
указанной мере наказания, мне не объявили»^2 . Зато объявили Сталину. В
меморанду­ме № 31019, отосланном на имя Н. И. Ежова из свердловского
Управ­ления НКВД 11 сентября 1937 г., о следствии по делу повстанческого
штаба среди арестованных заговорщиков упоминается и командир взвода,
«...бывший белогвардеец, технорук Тукачевской лесотрактор-ной базы
Порсев». Информация, пришедшая с Урала, произвела впе­чатление на
народного комиссара, и он спецсообщением переправил ее Сталину. Тот с
текстом ознакомился и сделал пометку: «Очень важно. Нужно пройтись по
Удмуртской, Марийской, Чувашской, Мордовс­кой республикам, пройтись
метлой»^3 .

В апреле-июне 1937 г. в Кизеле уже орудовала бригада, составлен­ная из
оперативных работников областного аппарата НКВД: ликвиди­ровала
«контрреволюционное фашистское, повстанческое подполье»^4 .



Директивы, рутинные практики и самооправдания

^1 «В настоящее время бывших кулаков, повстанцев, членов следственных
комиссий при белых, служителей культа и др. оперировало (!) 24 чел.».
На-каряков - Новоку. С. Орда. 21.08.1937 г. // ГОПАПО. Ф. 946. Оп. 5. Д.
1260. С. 2 об.

^2 Выписка из протокола допроса свидетеля Порсева П. Ф. 31.08.1955 г.
// ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 10397. С. 376.

^3 См.: Лубянка... С. 348-351.

^4 ВыпискаизпротоколапоказанийобвиняемогоКостинаН. А.7.03.1939 г.//
ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 15328. С. 83.


Дмитрий Матвеевич Дмитриев растолковывал подчиненным по­литический смысл
их действий. Миссия НКВД состоит в том, чтобы предотвратить массовое
вооруженное выступление против Советс­кой власти, намеченное его
организаторами на начало интервенции


«одной иностранной державы» весной 1939 г.^1 «На проводившихся
оперативных совещаниях нам, работникам РО, говорилось, что про­ведение
массовых арестов есть ликвидация "пятой колонны" в СССР и
обуславливается указанием свыше, но кого именно, нам-де, рядо­вым
работникам, знать не обязательно»^2 .

В стране якобы созрел чудовищный заговор, объединивший всех
контрреволюционеров, независимо от их прежней политической ок­раски.
Главную роль в нем играют троцкисты — передовой отряд ми­ровой
империалистической буржуазии, притянувшие к себе правых,
национал-уклонистов, эсеров, социал-демократов, монархистов,
цер­ковников. Они одновременно и агенты японской, немецкой или поль­ской
разведки, и террористы, и вредители. Для того чтобы добиться своих целей
— восстановления власти капиталистов и помещиков в стране, они делают
ставку на поражение СССР в войне с фашистски­ми государствами. Это, что
называется, активная часть контрреволю­ции, угнездившаяся в недрах
советского властного аппарата. Кроме своих зарубежных хозяев, они
представляют также и внутреннюю, затаившуюся до времени контрреволюцию —
обломков и недобит­ков бывших эксплуататорских классов. Вместе с ними
они составля­ют пятую колонну фашизма. В запись показаний М. А.
Павловского был впечатан следующий пассаж:

^1 См.: Из протокола допроса Цифриновича Владимира Ефимовича от 5
сентября 1937 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 15357. Т. 1. Л. 45.

^2 Протокол допроса свидетеля Дьяконова Михаила Алексеевича.
13.09.1957 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 9108. Т. 3. Л. 116.

^3 Из обзорной справки по архивно-следственному делу № 958296 по
об­винению Павловского Моисея Абрамовича // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д.
15357. Т. 2. Л. 6-7.


«Наступил такой период (говорил Кабаков), когда необходимы решительные
меры против Сталинского руководства, нужно гото­виться к открытому
вооруженному восстанию, а для этой цели не­обходимо приступить к
собиранию и объединению всех антисовет­ских сил независимо от их
политической окраски и организовать их для активной борьбы против партии
и Советского правительс­тва. Такими силами в настоящее время являются:
помимо правых и троцкистов, эсеры, спецпереселенцы — кулаки,
белогвардейцы, служители религиозных культов, бывшие красные партизаны,
анти­советски настроенные перебежчики и, особенно, немцы, с которыми мы
уже вошли в контакт, и которые могут оказать нам соответству­ющую
помощь»^3 .


Каждое антисоветское высказывание теперь трактуется как про­явление
большого зловещего замысла. «Одиночек в борьбе с Совет­ской властью нет»^1 .

Пятая колонна — это бывшие кулаки, ставшие трудпоселенцами, подчеркнем,
не беглые, как следовало из буквы приказа, но именно бывшие. Опекавшие
их работники комендатур еще в 1933 г. затруд­нялись ответить, чем они,
собственно говоря, отличаются от вольно­наемных. Вот характерный диалог:
«Вопрос — Чем рознятся спецпо­селенцы от кадровых рабочих? Ответ — Ничем
не рознятся. Тов. Си-гиденко разъясняет, говорит, что кулаки одинаковы в
экономическом отношении, но политически кулак урезан», а потом задает
следую­щий вопрос: «Какая разница между спецпереселенцем и кадровым в
единоначалии? Ответ — Кадрового можно выгнать из шахты, с квар­тиры, а
спецпереселенца нельзя, за прогулы спецпереселенец судим
административно»^2 .

Теперь их вновь объявили врагами, подлежащими беспощадному уничтожению.

Опасность велика. Время не ждет. Враг хитер и коварен. С ним не­льзя
церемониться. Для того чтобы опередить жестокого и коварного врага,
органы должны действовать решительно и беспощадно. «Наша задача очистить
тыл СССР любыми способами, — говорил своим подчиненным В. Я. Левоцкий. —
Переарестовать и перестрелять всех кулаков, белогвардейцев и других,
враждебный нам элемент, который является базой для контрреволюционной
деятельности»^3 .

«С врагами надо бороться по-вражески, вновь и вновь повторя­лось на
собраниях сотрудников НКВД, — кто не будет бороться, того будем отдавать
под суд»^4 .

^1 Протокол допроса свидетеля Чернякова Григория Федоровича.
18.01.1956 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 11912. С. 246.

^2 Из протокола № 2 общего открытого партсобрания членов и канди­датов
ВКП(б) ячейки ОГПУ по чистке. 7.12.1933 г. // ГОПАПО. Ф. 61. Оп. 17. Д.
76. Л. 20.

^3 Рапорт особоуполномоченному УНКВД по Пермской области лейте­нанту
государственной безопасности Мешкову, сержанта госбезопасности Окулова
С. Н. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 9108. Т. 3. Л. 198.

^4 Там же. Л. 195.

^5 Выписка из протокола допроса Голдобеева Николая Павловича //
ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 13864. Л. 2.


Иногда угрозы ужесточались, и вместо суда звучало зловещее слово
«тройка»: «Как бы не попал на Тройку тот, кто за день ничего не
раско­лол. Этим резюме пользовался и Мозжерин», — вспоминал на допросе
сотрудник Особого отдела 82 стрелковой дивизии Голдобеев^5 .


Не надо думать, что в репертуаре новых командиров были только одни
угрозы. Отличившихся следователей поощряли премиями, цен­ными подарками
(чаще всего часами), ведомственными и государст­венными наградами,
просто подбадривали добрым словом. В. И. Был-кин оправдывался на суде:
«Мое чутье большевика притупилось, благодаря тому, что секретарь Буханов
[так в тексте, правильно — Бу-канов. — О. Л.] всегда постукивал меня по
плечу и говорил: "Вася, жми"»^1 . До поры до времени закрывали глаза на
служебные провиннос­ти: пьянки в служебных помещениях, вольное обращение
с казенными суммами, частные реквизиции^2 . Кроме того, рядовых
сотрудников аги­тировали и обучали новым методам оперативной работы,
внедряли на­учную организацию труда. Арестованных было так много, что
прежние техники не годились. Принудить к показаниям кулаками было также
невозможно. Хотя Боярский и объяснял следователям-стажерам, что с
врагами церемониться нечего, те были не в состоянии выполнить его
рекомендации. Каждый следователь работал с десятками людей. На
за­вершение дела выделялись считаные сутки. Приказано было равняться на
стахановцев, таких как Морозов, возглавлявший оперативную груп­пу в
Свердловской тюрьме. В ней «...ежедневно признавались в прина­длежности
к различным разведкам и к-р организациям по 300 и более обвиняемых, за
что этой опергруппе оперативными работниками была присвоена кличка
"Фабрика Морозова-Горшкова"»^3 .

^1 Протокол судебного заседания 21-23 августа 1939 г. в Военном
Три­бунале Московского военного округа войск НКВД // ГОПАПО. Ф. 641/1.
On. 1. Д. 6857. Т. 6. Л. 178.

^2 Так один из сотрудников Пермского горотдела Васенев «...присвоил
ружье, патефон, патефонные пластинки и др. вещи». Приговор Военно­го
Трибунала Московского военного округа войск НКВД. 23.08.1939 г. //
ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 6857. Т. 6. Л. 7.

^3 Выписка из протокола допроса арестованного Тюрина Михаила
Алек­сандровича // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 9108. Т. 3. С. 181.

^4 Об избиениях упрямых подследственных как о чем-то само собой
разу­меющемся упоминает в своих показаниях Шейнкман. В приговоре по делу
Былкина и др. отмечается, что, «как исключение», к подсудимым применяли
избиения. См.: Приговор Военного Трибунала Московского военного округа
войск НКВД. 23.08.1939 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 6857. Т. 6. С. 8.


Для того чтобы выбить показания из такого количества людей, сотрудникам
— и кадровым, и привлеченным — просто не хватило бы сил. Их экономили на
важных подследственных, заранее запи­санных в руководители повстанческих
штабов и подготовляемых для признаний выездной сессии Военной коллегии
Верховного суда. Били, конечно, и других, но не в массовом порядке^4 . И
вообще, битье считалось методом вспомогательным. Главный упор делался


на рационализацию следственной операции. «Оперштаб работников был разбит
на четыре группы, первая из них отбирала заявления, вто­рая по этим
заявлениям составляла протоколы допросов, третья про­водила подписи
протоколов путем вызова арестованных группами по 15-20 человек, а
четвертая составляла справки в альбом для отсыл­ки в особое совещание»,
— так описывает сотрудник НКВД новые следственные технологии^1 .

В соответствии с ними и следователей поделили на «писателей», сочинявших
протоколы допросов, и «колунов» — иногда их назы­вали «диктовалыциками»,
— умевших нетрадиционными способа­ми добиваться подписи под протоколом,
обрекавшим арестанта на скорую смерть.

Приемы применялись детские: протокол записывали мягким ка­рандашом,
подпись исполняли чернилами. Потом следователь резин­кой стирал текст и
помещал новый. Или еще проще: арестованному зачитывалась часть
протокола, как правило, состоящая из биографи­ческих данных, а на
подпись передавался более полный текст. Вдруг подследственный не заметит^2 .

Местным изобретением было коллективное подписание протоколов за столом
под музыку. Заключенных, заранее подвергнутых внутрика-мерной обработке
(специально отобранные и подкармливаемые арес­танты уговаривали своих
товарищей по заключению подписать призна­тельные показания), человек по
15-20 приводили из тесных и темных камер в просторное помещение, сажали
за стол, на который иногда ста­вили водку и закуску, и там уговаривали
«в интересах советской влас­ти» подписать протокол. Во многих случаях
этот метод срабатывал. Тех, кто сопротивлялся, отправляли в карцер или
избивали в укромном мес­те. В конце концов им вписывали в альбомную
справку: «изобличается показаниями таких-то и таких-то» и все равно
отправляли на особую тройку. «Из Соликамской тюрьмы освобождать никого
нельзя», — за­явил как-то Шейнкман и на самом деле не освобождал^3 .

^1 Мочалов А. Д. - Сазыкину // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 15357. Т.
2. С. 134.

^2 См.: Справка по архивно-следственному делу №796219 по обвине­нию
Былкина В. И., Королева М. П. и др. 7.03.1956 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1.
Оп. 1.Д. 10033. С. 140.

^3 Выписка из протокола № 4 закрытого партсобрания партколлектива УГБ
Ворошиловского РО НКВД с участием комсомольцев. 11.02.1939 г. // ГОПАПО.
Ф. 641/1. On. 1. Д. 16110. Л. 82.


Начиная с октября 1937 г., оперативные работники НКВД втяги­ваются в
бесконечный процесс фабрикации групповых дел на десят­ки, а в некоторых
случаях и на сотни человек, составляют справки, необходимые для
подготовки новых арестов, допросов, из-под палки


пишут фиктивные протоколы, оформляют дела на тройку. Заверша­ется один
цикл, тут же начинается другой. Ими движет конвейер, очень похожий на
тот, который они сами устраивают подследствен­ным. Сойти с него страшно.
«Подать рапорт я боялся, — признавался сержант госбезопасности Окулов, —
если меня уволят, то сразу же арестуют и отправят на Тройку»^1 .

И тогда же к ним приходит убеждение, что они исполняют важную, хотя и
грязную, неблагодарную работу по истреблению вражеского антисоветского
элемента. После завершения массовых операций ря­довые сотрудники органов
будут повторять на разные голоса: «Пусть дурными методами, но мы
действовали правильно. Мы вели огонь по правильным целям: по кулакам,
шпионам, церковникам. И не наша вина, что вредители нам сбивали
прицел»^2 . Некоторые добавляли: нам мешали начальники, которые не
давали «...возможности уличить врага действительными фактами его
контрреволюционной шпионс­кой деятельности»^3 .

^1 Рапорт особоуполномоченному УНКВД по Пермской области лейте­нанту
государственной безопасности Мешкову от сержанта госбезопасности Окулова
С. Н. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 9108. Т. 3. Л. 199.

^2 Об этом говорили, например, подсудимые на процессе бывших
сотруд­ников Пермского горотдела НКВД в августе 1939 г. См.: Протокол
судебного заседания 21-23 августа 1939 г. в Военном Трибунале
Московского военного округа войск НКВД // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д.
6857. Т. 6. Л. 148-173. Бывший начальник XI отдела УНКВД Свердловской
области Н. А. Шариков так и заявил на суде: «Я считал, что смелые методы
борьбы с врагами нуж­ны были. Кроме того, сама обстановка заставляла так
работать». Выписка из протокола судебного заседания военного трибунала
войск НКВД Уральского округа от 8-9 августа 1940 г. по делу ... Шарикова
Николая Алексеевича // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 11898. Т. 2. Л. 13.

^3 Мочалов - Викторову.Г.Соликамск. 1.08.1938 г.//ГОПАПО.Ф. 641/1. On.
1. Д. 15357. Т. 2. Л. 130.

^4 Протокол судебного заседания 21-23 августа 1939 г. в Военном
Три­бунале Московского военного округа войск НКВД // ГОПАПО. Ф. 641/1.
Оп. 1.Д. 6857. Т. 6. Л. 164.


Конечно, в данном случае мы имеем дело с коллективной фор­мой
психологической защиты. Ибо согласиться с тем, что ты убивал, точнее,
посылал на смерть десятки или сотни ни в чем не повинных людей — все
равно, по собственной воле или по безволию, — равно­сильно признанию
себя бессердечным и бессовестным убийцей, низ­ким и грязным человеком.
«О том, что за подложными протоколами стоит живой человек — и кроме
того, его родственники, семья и дети, я не думал никогда. Я думал, что
наша работа направлена на пользу Советской власти», — оправдывался на
суде оперативник Пермского райотдела НКВД Ветошкин^4 . И когда
участников массовых опера­


ций переместили из служебных кабинетов в следственные камеры, они, как
будто сговорившись, с трудом припоминали один-два эпи­зода: было дело,
тогда-то сфальсифицировали протокол допроса, или поставили подпись на
чужом документе — и все, тут же добавляя: та­кая была обстановка, но нам
это все не нравилось, мы такому обороту дел противились.

Можно предположить, что поведением людей, руководивших операцией в
Свердловском УНКВД, управлял мотивационный ком­плекс, в котором
доминировали две установки: ставка на карьеру и страх перед репрессиями.

И Дмитриев, и его помощники в начале 1934 г. — это чиновники средней
руки в ведомстве Г. Г. Ягоды. Путь наверх им преграждали ветераны ВЧК -
ОГПУ, занимавшие ключевые должности в аппара­те НКВД. И вот с новым
шефом — Н. И. Ежовым у этих людей поя­вился шанс прорваться, подняться
по служебной лестнице, войти в круг не только ведомственной, но и
политической элиты. Они его с удовольствием использовали. Иначе не
объяснить их маниакальной тяги к публичности: к выступлениям на пленумах
обкома, в газет­ных статьях, выдвижению в депутаты. Верховный Совет в
1937— 1938 гг. — это витрина новой советской демократии, собрание
знат­ных людей сталинской эпохи. Д. М. Дмитриев становится союзным
депутатом. Н. Я. Боярский готовится в депутаты республиканские. Кажется,
эти люди искренне верили тому, что пишут в газетах о все­народном
одобрении их кровавой работы.

Здесь они во многом ошибались. Трудящиеся в массе своей ни­чего не имели
против расправы с начальниками, но ворчали по по­воду репрессий против
рабочего люда. «Боярский в своем докладе рассказывал о том, что он
разоблачал контрреволюционеров, — пере­дает секретный осведомитель
разговоры, которые вели между собой участники предвыборного митинга в
Рубахе. — Может быть, это вер­но из числа руководителей, а вот он много
пересадил из нашего бра­та — трудпоселенцев, и эти люди совершенно
безвинные. Я считаю, что за Боярского агитировать не следует»^1 .

Во время выборов в Верховный Совет СССР завхоз детского сада в г. Перми
Мария Кокаровцева прямо заявила агитатору, что она НКВД не любит и
потому голосовать не будет^2 .

^1 Шахов - Погудину. Г. Кизел. 8.06.1938 г. // ГОПАПО. Ф.61. Оп. 16.
Д. 114. Л. 104.

^2 Мазунин - в Ленинский райком ВКП(б). 7.12.1937 г. // ГОПАПО. Ф. 78.
Оп. 1.Д. 112. Л. 195.


Следы сугубо отрицательного отношения к сотрудникам НКВД мы находим во
многих документах эпохи. Партиец отказывается пос­


тупать на службу в органы: «Оставь меня, я жить хочу»^1 . Начальник
КизелГРЭС требует от своего помощника по найму и увольнению снять форму
НКВД, поскольку она ему не нравится^2 .

Кажется, что безоглядное поведение руководителей НКВД объяс­няется также
и страхом. По своему прежнему положению они входи­ли в состав
номенклатуры, подвергшейся массовому погрому. По сво­им должностным
обязанностям и Дмитриеву, и Дашевскому, и Боярс­кому приходилось
сотрудничать с множеством людей, подвергнутых репрессиям. Будучи
мастерами фабрикации дел, они вряд ли могли быть уверены в том, что
какие-нибудь другие умельцы не впишут и их имена в обширные убийственные
показания того же Л. Г. Миро­нова — руководителя экономического отдела
ГУГБ НКВД, под на­чалом которого они делали свою предшествующую карьеру.
Для того чтобы спастись, нужно было с утроенной силой демонстрировать
свою преданность и верность, беспощадность и бдительность, престу­пить
все нравственные препоны и убивать, убивать, убивать. Я не мог входить в
организацию правых, — тщетно оправдывался после арес­та Дмитриев, «так
как сам арестовывал некоторых ее членов»^3 . Такие аргументы на
следователей его калибра не действовали. Прошлое на­стигло всю его
команду. Их осудили по совокупности преступлений, но главным образом за
участие в заговоре против Советской власти в составе заговорщической,
террористической и шпионской организа­ции. Массовые аресты невинных
граждан хорошо вписывались в ус­тановленную схему.



Некоторые итоги

^1 Из протоколов XVI Чусовской городской конференции ВКП(б). 4.05.1937
г. // ГОПАПО. Ф. 1241. On. 1. Д. 264. Л. 56.

^2 Иванов - Погудину. Г. Кизел. 4.07.1938 г. // ГОПАПО. Ф. 61. Оп. 16.
Д. 114. Л. 138.

^3 Обзорная справка по архивно-следственному делу № 960365 //ГОПАПО. Ф.
641/1. On. 1. Д. 10114. Л. 259.

^4 Складывается впечатление, что первым шагом к завоеванию команд­ных
высот в области для руководителей управления НКВД стало устранение
конкурентов, т. е. сотрудников партийного аппарата, специализировавшихся
на борьбе с «контрреволюционным троцкизмом». В Перми первыми были


Массовые операции, продолжавшиеся волнообразно в течение года, одним из
своих последствий имели существенное повышение статуса территориальных
органов НКВД в системе власти. Участни­ки операции получили от своего
начальства статус бойцов, ведущих сражение с многочисленным врагом^4 .
От них требовались в равной степени беспощадность к заговорщикам и
доверие к собственному


руководству. Для того чтобы в глазах рядового оперативника пре­вратить
строительного рабочего или колхозника, шахтера или сцеп­щика в
смертельного врага, использовались разнообразные методы: от апелляции к
высшим политическим инстанциям до пропаганды ксенофобии, от фабрикации
повстанческих организаций до игры на социальных инстинктах. Идея
громадного, страшного, предводитель­ствуемого Троцким и управляемого
извне — из Берлина, Токио — за­говора, поразившего все структуры
государственного механизма, конечно же, не была изобретением уральских
чекистов. Принадле­жащая Сталину, о чем неоспоримо свидетельствуют и его
перепис­ка с ближайшими сотрудниками, ставшими машинистами большого
террора, и маргиналии на полях докладных записок НКВД, она была в
1937-1938-х общим местом партийной политики и пропаганды. Ответственные
сотрудники Свердловского управления НКВД всего лишь приспособили идею
заговора к нуждам оперативной работы.

В проведении кулацкой операции руководство НКВД проявило
самостоятельность и инициативу, чтобы, во-первых, расширить об­ласть
применения репрессий, а, во-вторых, соединить рутинные дейс­твия по
исполнению приказа № 00447 с осуществлением большой по­литической задачи
— выкорчевывания вражеских гнезд во властном аппарате, репрессированных
руководителей которого объявляли гла­варями кулацких повстанческих
формирований. Метод амальгамы, в массовом порядке примененный в ходе
кулацкой операции, повлек за собой карательные акции против рабочих,
колхозников и служащих, которые по замыслу инициаторов приказа должны
были остаться вне зоны репрессий. С издержками такого рода исполнители
при­каза не считались. Участники массовой операции, длительное время
находившиеся в составе оперативных групп, привыкшие к насилию, обману,
провокациям, переживали процесс моральной деградации: избивали
беззащитных людей, по своему усмотрению производили неззаконные аресты,
выстрелами разгоняли очереди перед магазина­ми (как это практиковалось в
Лысьве^1 ), присваивали деньги и вещи арестованных, пили горькую.

арестованы и после непродолжительного следствия расстреляны именно эти
люди — секретарь горкома Дьячков и инструктор Моргунов.

^1 См.: Крайнов - Чернышеву. Г. Лысьва. 2.02.1939 г. // ГОПАПО. Ф. 85.
Оп. 20. Д. 11. Л. 40-40 об.


Конец массовых операций совпал с восстановлением партийного контроля над
деятельностью карательных органов. Районные и го­родские комитеты, в
течение года лишенные реальной власти, тем не менее, сохранили свои
номинальные прерогативы. Формально они


оставались самыми авторитетными властными структурами. Нужен был только
сигнал, чтобы вернуть их к активной деятельности. И он прозвучал в
ноябре 1938 г. В постановлении ЦК ВКП(б) за подписью Сталина,
разосланном по областным и городским комитетам, предпи­сывалось до 1
января следующего года провести учет, проверку и ут­верждение работников
Наркомвнудела и отправить в ЦК докладную записку, в которой
«...необходимо указать все факты о недостатках в работе органов НКВД и
засоренности их чуждыми и враждебными людьми»^1 . После этого пришла
расплата. Активные участники мас­совых операций и прежде всего
следователи-колуны были уволены из органов, изгонялись из партии,
отдавались под суд. Сам термин «массовая операция» стал синонимом если
не прямо враждебной, то крайне подозрительной акции. В репертуаре
сотрудников НКВД сохранились техники: конвейер для запирающихся,
избиения для упорствующих и новый показатель эффективности работы —
коли­чество арестованных за отчетный период. Жертвы операции были
реабилитированы через полвека.

^1 Бюро горкомов, обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий. Москва.
14.11.1938 г. // ГОПАПО. Ф. 85. Оп. 20. Л. 7.




Станковская Г., Лейбович О.


РОЛЬ ПАРТИЙНЫХ ОРГАНОВ

В ОСУЩЕСТВЛЕНИИ МАССОВЫХ РЕПРЕССИЙ



Оценка места и роли партии в ходе массовых акций в рамках ис­следования
«кулацкой операции» представляет значительный науч­ный интерес. Работы,
освещающие эту проблему, только начинают появляться. Как отмечают М.
Юнге и Р. Биннер, «местные партий­ные кадры, по современным данным,
приняли гораздо меньшее участие в массовых операциях, чем НКВД, и
гораздо меньше были ими затронуты»^1 . А. Ю. Ватлин, исследуя историю
Большого тер­рора на территории одного района, обратил внимание на роль
пар­тийных органов в этом процессе. При этом он, отмечая крайнюю
скудость источников, ограничился «отдельными фрагментами из истории
взаимоотношений райкома ВКП(б) и райотдела НКВД, которые могут послужить
в лучшем случае затравкой для будущих дискуссий»^2 . Таким образом,
проблема влияния территориальных партийных комитетов на процесс
репрессий, на характер проведения массовых операций исследована явно
недостаточно.

^1 Юнге М., Биннер Р. Как террор стал «большим». Секретный приказ №
00447 и технология его исполнения. М., 2003. С. 232.

^2 Ватлин А. Ю. Террор районного масштаба: «Массовые операции» НКВД в
Кунцевском районе Московской области 1937-1938 гг. М., 2004. С. 73.

^3 См., например: Материалы февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б)
1937 года // Вопросы истории. 1995. № 3; Выписка из протокола № 51
заседа­ния Политбюро ЦК. Решение от 2.07.1937 г. «Об антисоветских
элементах». // Юнге М., Биннер Р. Как террор стал «большим»... С. 78-79
и др.


Источниковой базой исследования стали документы архивно-следственных
дел, а также протоколы и стенограммы партийных заседаний, переписка,
информации, докладные записки, списки, составляемые партийными органами
и др., сосредоточенные в Госу­дарственном общественно-политическом
архиве Пермской области (всего — около 80 дел). Кроме того, были
использованы и опублико­ванные источники^3 .


В работе с материалами следствия автор опирался на докумен­ты, которые
содержатся в электронной базе данных о репрессиро­ванных, созданной
сотрудниками Государственного общественно-политического архива Пермской
области. Выбор дел производился по единому критерию: отбирались дела, в
которых органом, осу­ществляющим репрессии в 1937-1938 гг., была Особая
тройка при Свердловском УНКВД.

Как известно, 2 июля 1937 г. Политбюро ВКП(б) приняло поста­новление «Об
антисоветских элементах». В нем указывалось: «Заме­чено, что большая
часть бывших кулаков и уголовников, высланных одно время из разных
областей в северные и сибирские районы, а по­том по истечении срока
высылки вернувшихся в свои области, — яв­ляются главными зачинщиками
всякого рода антисоветских и дивер­сионных преступлений как в колхозах,
совхозах, так и на транспорте и в некоторых отраслях промышленности». На
этом основании пар­тийным органам поручалось «взять на учет всех
возвратившихся на родину "кулаков" и уголовников с тем, чтобы наиболее
враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны в
порядке административного проведения их дел через "тройки", а остальные,
менее активные, но все же враждебные элементы были бы перепи­саны и
высланы в районы по указанию НКВД. ЦК ВКП(б) предла­гает в пятидневный
срок представить в ЦК состав "троек", а также количество подлежащих
расстрелу, равно как и количество подлежа­щих высылке»^1 . Таким
образом, первоначально идея проведения «ку­лацкой операции» была рождена
в недрах партии. И только 30 июля 1937 г. на утверждение Политбюро был
вынесен оперативный приказ 00447 «Об операции по репрессированию бывших
кулаков, уголов­ников и других антисоветских элементов».



Взаимоотношения партийных органов и НКВД

^1 Цит. по: Выписка из протокола № 51 заседания Политбюро ЦК. Реше­ние
от 2.07.1937 г. «Об антисоветских элементах» // Юнге М., Биннер Р. Как
террор стал «большим»... С. 78-79.


Прежде всего следует отметить, что до начала массовой репрес­сивной
операции по приказу № 00447 органы НКВД разгромили руководящие
партийные, советские и другие властные структуры. По словам В. Роговина,
«от репрессий не спасся почти ни один пар­тийный секретарь (райкома,
горкома, обкома и ЦК нацкомпартии),


ни один председатель исполкома любого уровня, ни один директор крупного
завода, ни один союзный или республиканский нарком»^1 .

Динамика арестов секретарей райкомов, горкомов, окружкома ВКП(б)
представлена на диаграмме.

Рисунок 1

Динамика арестов секретарей райкомов, горкомов, окружкома ВКП(б)
Свердловской области в 1937-1938 гг.














РЯД1












?г со г— 52 S2
2Й Й со § S8

со со ? о>



Как видим, пик арестов партийной номенклатуры приходится именно на
август 1937 г. — время начала операции 00447. К концу ав­густа 80 %
арестов партийной номенклатуры уже было осуществле­но. Таким образом,
партийные организации к моменту реализации приказа 00447 оказались
обезглавленными, в партийных комитетах царила паника и неразбериха.

^1 Роговин В. 3. Партия расстрелянных. М, 1997. С. 155. 106


Показательным в описании размаха репрессий в партийном ап­парате
является письмо секретаря Коми-Пермяцкого окружкома ВКП(б) в адрес
секретаря ЦК ВКП(б) Андреева с просьбой о помо­щи в комплектовании
кадров партийных и советских органов. «ЦК известно, что прошлое
руководство Коми-Пермяцкого окружкома в лице Благонравова, Голика
(секретарей и членов бюро О К Щуки­на, Червякова, Исакова и т. д.), было
вражеское <...>. Разоблачены также ряд секретарей райкомов, предриков,
директоров леспром­хозов, управляющий лесотрестом, а также работники
окрпотребсо-юза, заготзерно и т. д. <...> На сегодняшний день в составе
бюро окружкома остались три члена, причем один член бюро учится


в Москве. <...> в данный момент аппарат окружкома не укомплек­тован.
Вместо двух секретарей РК имеется один секретарь, вместо 7 человек
инструкторов имеется 2 инструктора. Нет зав. школьным отделом, нет зав.
ОРПО. Фактически работаем сейчас вдвоем: Зав. отделом агитации и
пропаганды и я. Аналогичное состояние в ок­ружном исполнительном
комитете, где также нет ни одного зав. отделом»^1 . Местный партийный
аппарат почти в полном составе был ликвидирован.

Во взаимоотношениях партийных комитетов с отделами НКВД наблюдается
резкое падение авторитета бывшей партийной элиты. Формально начальник
отдела НКВД находился под партийным кон­тролем. Так, например, в 1937 г.
начальник городского отдела НКВД г. Перми входил в номенклатуру горкома
ВКП(б)^2 . В номенклатуре Молотовского горкома ВКП(б) за 1940 г. этой
должностной единицы уже нет, она перешла в номенклатуру обкома ВКП(б).
Однако фак­тически дело обстояло прямо противоположным образом: с начала
1937 г. каждый партийный руководитель являлся объектом неослаб­ного
контроля и манипулирования со стороны органов внутренних дел. Была
узаконена практика обязательного получения партийны­ми комитетами
справок из НКВД на всех назначаемых руководящих работников. Все
материалы следствия находились исключительно в руках органов НКВД, а
партийным секретарям оставалось только ви­зировать представления на
аресты и подписывать приговоры. Так, в течение некоторого времени после
ареста первого секретаря Вороши­ловского горкома ВКП(б) Павловского
подписывал протоколы засе­даний пленумов и вел сами заседания начальник
городского отдела НКВД Шейнкман.

Основным источником анализа стала переписка партийных ор­ганов
(горкомов, райкомов ВКП(б)) и соответствующих отделов НКВД. Особенное
внимание было обращено на разнообразные спис­ки, отправляемые горкомами
и райкомами в отделы НКВД.

^1 ЦДООСО. Ф. 4. Оп. 15. Д. 109. Л. 37.

^2 См., например: Номенклатура Пермского горкома ВКП(б) // ГОПАПО. Ф.
1. On. 1. Д. 1674. Л. 530-535.


Переписка велась по следующим направлениям: исходящие из ГК и РК:
отсылка сообщений, содержащих компрометирующие сведения на членов
партии, запросы о проверке на наличие компромата, ответы на запросы из
НКВД по исключению из ВКП(б) — отправка выпи­сок из протоколов с
соответствующим решением, отправка списков исключенных из партии с
указанием причины и даты исключения;


входящая документация в городские и районные партийные коми­теты из
органов НКВД, запросы на документацию о членах партии, сообщения об
арестованных членах ВКП(б), сведения о намечаемых [курсив мой. — А. К.]
к аресту лицах, прочие сведения (сводки о дви­жении преступности, о
заболеваемости, о состоянии хлебной торгов­ли, об авариях и др.). Кроме
того, в материалах Ворошиловского гор­кома ВКП(б) с отделом НКВД была
найдена служебная переписка между отделениями городского отдела НКВД.

Наиболее активную переписку партийные органы и отделы НКВД вели в Перми
и Молотове, Ворошиловском районе, Коми-Пермяц­ком округе. Прослеживается
четкая зависимость: чем интенсивнее аресты — тем обширнее переписка.

Однако с началом массовой операции переписка местных пар­тийных органов
с отделом НКВД по вопросам оперативной работы НКВД была прекращена. В
корреспонденции отделов НКВД с соот­ветствующими партийными органами
было найдено всего несколь­ко документов, характеризующих деятельность
НКВД в борьбе с «контрреволюционными элементами»: докладная записка об
опера­тивном ударе по контрреволюционным шпионско-диверсионным и
троцкистским элементам за 1935-1936 гг. и 1937 гг. (от 22.04.1937 г.)^1
, докладная записка о контрреволюционных проявлениях со стороны
троцкистских, фашистских, церковных, сектантских и кулацких эле­ментов в
Ворошиловском районе (от 25.04.1937 г.)^2 , спецсообщение о
контрреволюционных проявлениях со стороны духовенства Вороши­ловского
района (от 19.05.1937 г.)^3 , докладная записка по делу ликви­дированной
контрреволюционной организации в Кочевском районе (от 21.05.1937 г.)^4 .

С начала августа 1937 г. мы находим лишь требования начальника горотдела
НКВД выслать выписки из протоколов соответствующих партийных организаций
об исключении арестованных из партии и ответы на них^5 .

^1 ГОПАПО. Ф. 59. On. 1. Д. 302. Л. 108-114.

^2 Там же. Л. 99-104.

^3 Там же. Л. 105-107.

^4 Там же. Ф. 200. On. 1. Д. 843. Л. 98-100 (об).

^5 См., например: ГОПАПО. Ф. 1. On. 1. Д. 1686. Л. 62, 63,95.


При этом начальник Ворошиловского ГО НКВД Шейнкман сету­ет, что его «не
всегда понимают»: «Иногда я посылаю записки т. Зу­бареву [секретарь
Ворошиловского горкома ВКП(б) — А. К.], напри­мер, о детворе пишу, на
нее не реагируют, пошлешь еще какую-нибудь


записку о состоянии котельного хозяйства в городе — этот вопрос важный,
также не реагируют, хотя в конце записки я пишу, что нужно данный вопрос
поставить на бюро горкома. На что реагируют? Когда я пишу, что такого-то
арестовали, нужно его исключить из партии, на это сразу реагируют»^1 . С
другой стороны, от лица партийных работ­ников высказывается недовольство
работой органов НКВД: «У нас имеется заявлений от членов и кандидатов
партии десятка полтора, которые заявляют о том, что арестован брат,
арестован тесть и всевоз­можные родственники. Запрашивали
соответствующие органы, ни звука не отвечают»^2 .



•«Черные списки»

Особенное внимание автора было обращено на разнообразные списки,
отправляемые горкомами и райкомами в отделы НКВД. Структура списка
включает следующие персональные данные: фа­милия, имя, отчество; год
рождения; профессия или специальность; социальное происхождение и
социальное положение; время вступле­ния в ВКП(б) и время исключения из
ВКП(б); причина исключения; состоял ли в других партиях; место службы и
должность к моменту исключения из ВКП(б) и передвижение по службе после
исключе­ния из ВКП(б). Первый список датируется 15-м августа, последний,
отправленный в Молотовский ГО НКВД, — 31-м октября 1937 г.

^1 ГОПАПО. Ф. 59. On. 1. Д. 308. Л. 51.

^2 Там же. Ф. 1. On. 1. Д. 1899. Л. 10-11.

^3 Список исключенных из членов и кандидатов ВКП(б), работающих в
це­хах и учреждениях. 15.08.1937 г. // ГОПАПО. Ф. 620. Оп. 17. Д. 60. Л.
42-49.


Верификация списков исключенных из партии дала следующие результаты. В
список от 15 августа (71 фамилия) входят исключен­ные из партии, но
работающие в цехах и учреждениях: Молотовском торге, совхозе
сельскохозяйственного треста, жилкомхозе завода, ав­тогараже, ковочном и
электрическом цехе завода^3 . Из них было арес­товано восемь человек
(11%): после ареста на двух человек дело было прекращено за
недоказанностью вины, тройкой был осужден только один человек
(«мясниковец»), двойкой — один человек (эстонец по национальности), один
арестованный умер, три человека были осуж­дены в 1940-1942 гг. Особым
совещанием. Следующий список, от­правленный в августе (84 человека),
состоит из исключенных из пар­тии работников электромонтажного,
механического цеха №№ 2, 3, отдела технического контроля завода, а также
сельскохозяйственного


техникума, горздравотдела и горкомхоза^1 . Из этого списка было
арес­товано семнадцать человек (20 %): на тринадцать арестованных дело
было прекращено (почти все они ранее состояли в партии эсеров), два
человека, поляки по национальности, двойкой были приговорены к ВМН
(осуждены в 1940-1942 гг.).

В более поздних списках исключенных из партии членов и кан­дидатов,
арестованных органами НКВД, практически нет: в списке из сорока двух
человек имеется один-два арестованных (чаще всего как белогвардейцы). В
списках за 25 сентября 1937 г. нет ни одно­го арестованного^2 , за 16
октября 1937 г. — один арестованный (дело прекращено)^3 , 17 октября —
два арестованных (один осужден трой­кой на 10 лет лишения свободы,
другой освобожден за недоказаннос­тью вины)^4 . Подобная практика
отправки списков существовала и в других регионах области^5 .

Как видим, списки исключенных из партии (именно в качестве списка) не
использовались. Сам факт отправки подобных списков был обычной практикой
как до массовой операции, так и после нее.

^1 Список исключенных из членов и кандидатов ВКП(б), работающих и
проживающих в районе гор. Молотово. Август 1937 г. // Там же. Л. 63-70.

^2 Список исключенных из членов и кандидатов ВКП(б), работаю­щих и
проживающих в районе гор. Молотово. По механическому цеху. 25.09.1937
г.//Там же. Л. 101-104.

^3 Список исключенных из членов и кандидатов ВКП(б), работающих и
проживающих в районе гор. Молотово. 16.10.1937 г. // Там же. Л. 105.

^4 Список исключенных из членов и кандидатов ВКП(б), работающих и
проживающих в районе гор. Молотово. Закалочный цех. 17.10.1937 г. // Там
же. Л. 109.

^5 См., например: Списки исключенных, но работающих на Березниковс-ком
химкомбинате. 23.04.1938 г. // Там же. Ф. 59. On. 1. Д. 323. Л. 115-120.

^6 Список сотрудников Госбанка, на которых имеются компрометирую­щие
сведения // ГОПАПО. Ф. 59. On. 1. Д. 302. Л. 26.


Кроме списков исключенных из ВКП(б), в отделы НКВД от­правлялись и
сведения о людях, на которых имелись какие-либо компрометирующие
материалы. Так, Ворошиловским горкомом ВКП(б) в ГО НКВД был отправлен
список сотрудников госбанка с перечислением фамилий имевших арестованных
родственников, «чуждое» социальное происхождение (дети священников,
кулаков и т. д.), а также ранее судимых^6 . Отдельно составлялись списки
на членов и кандидатов ВКП(б), прежде состоявших в других партиях;
находившихся на территории, занятой белыми; служивших в царс­


кой армии и в белой армии и др.^1 Проверка списков показала, что шесть
из семи человек, состоявших ранее в других партиях, было арестовано,
однако осудили из них только двоих, причем один при­говорен 13.08.1938
г. к высшей мере наказания Военной Коллегией Верховного суда СССР, а
другой 27.07.1938 г. — Особым совеща­нием к 10 годам
исправительно-трудовых работ. Проверка списков членов и кандидатов
ВКП(б), находившихся на территории белых, служивших в царской армии и у
белых, дала отрицательный резуль­тат — ни один человек из этих списков
не был арестован.

Отметим, что интенсивность сотрудничества партии и НКВД в разных районах
Прикамья была неодинакова. Известно, что мас­совые репрессии мало
коснулись юга региона. Так, к примеру, в Болыиесосновском районе не были
арестованы даже секретари рай­кома, что в условиях тотальных репрессий
выглядит совершенно неожиданным.

^1 См., например: Список членов и кандидатов ВКП(б), ранее состояв­ших
в других партиях // Там же. Д. 323. Л. 55; Список членов и кандидатов
ВКП(б), находившихся на территории белых // Там же. Л. 141. Список
чле­нов и кандидатов ВКП(б), служивших в царской армии и у белых // Там
же. Л. 153 (об).-156.

^2 ГОПАПО. Ф. 856. On. 1. Д. 205. Л. 1.

^3 Там же. Д. 206. Л. 34.


Красноречиво о масштабах распространения репрессий свиде­тельствует
переписка секретаря райкома ВКП(б) Юркова и началь­ника РО НКВД
Баранова. Дело за 1937 г. содержит всего несколь­ко документов, один из
которых был отправлен в разгар кампании против троцкистов в январе 1937
г. начальником Б.-Сосновского РО НКВД Барановым: «Довожу до Вашего
сведения, что в дер. Буграх Таракановского с/совета колхозник <...>
употребляет дохлый скот, и был случай <...>, он зажарил и съел кошку,
тогда как он же ... имеет средства существования и имеет в наличии
большую тушу свиного мяса, а прикидывается голодающим. Прошу Вас принять
меры <...> для устранения подобных вылазок...»^2 . Безусловно, протоколы
пар­тийных собраний содержат высказывания о необходимости борьбы с
«врагами народа», но в глубинке партийный актив больше заботи­ли
хозяйственные проблемы, нежели выискивание «чуждых элемен­тов». Так, на
общем закрытом партийном собрании в Б.-Сосновском районе один из
выступающих заявил: «Я сигнализировал о том, что в Левино есть враги, и
с конским поголовьем плохо»^3 .


Проблема инициирования репрессий

При оценке масштаба процесса инициирования арестов партийны­ми органами
членов партии возникает вопрос: что было первичным — исключение из
ВКП(б) или арест? В большинстве случаев этот вопрос решался органами
НКВД: секретарю партийной организации направ­ляли сообщение о том, что
такой-то член партии намечается к аресту и необходимо разрешить вопрос о
его партийности^1 . А начальник Во­рошиловского ГО НКВД Шейнкман прямо
заявил на заседании пле­нума Ворошиловского горкома ВКП(б) 4 августа
1937 г.: «[Я] считал, удобнее, чтобы Бусыгина [председателя
райисполкома. — А. К.] ис­ключили, а потом его забрать»^2 . Иногда
руководящие органы и вовсе в известность не ставились: «Дряннов
[председатель горсовета. — А. К.] обижался, что я его не предупреждаю,
кого я буду арестовывать...»^3 .

Несмотря на то, что операция имела крайне секретный характер, все же
направления поиска «врагов» были известны. Изменение ус­тановок по
осуществлению «кулацкой операции» косвенным образом отражалось и в
выступлениях начальников отделов НКВД на заседа­ниях пленумов и бюро
партийных комитетов. Если с начала 1937 г. общим направлением был поиск
«врагов народа», «вредителей» и т. п., то к моменту завершения
«кулацкой» операции тон выступле­ний меняется на противоположный.



Партийцы, репрессированные тройкой

^1 См., например: ГОПАПО. Ф. 59. On. 1. Д. 322. Л. 170.

^2 ГОПАПО. Ф. 59. On. 1. Д. 261. Л. 148.

^3 Там же.

^4 Стецовский Ю. И. История советских репрессий. М., 1998. Т. 1. С.
288. 112


Как ни странно, среди жертв операции по приказу 00447 оказа­лись два
секретаря райкомов ВКП(б). Главным репрессивным орга­ном, вершившим
расправы над партийной номенклатурой в регионах, была выездная сессия
Военной коллегии Верховного Суда СССР. По специальному постановлению ЦИК
СССР от 10 июля 1934 г. дела о государственных преступлениях,
расследуемых НКВД и его местны­ми органами, подлежали рассмотрению в
Верховном Суде СССР, а также в краевых и областных судах, где для этого
формировали спе­циальные судебные коллегии. Дела об измене родине,
шпионаже, терроре, диверсиях направлялись на рассмотрение Военной
колле­гии Верховного Суда СССР и военных трибуналов округов^4 . Более


половины секретарей райкомов и горкомов ВКП(б) было осуждено именно
выездной сессией Военной коллегии Верховного Суда СССР. Исключительная
адресность операции в принципе исключала попа­дание в число
«уголовников», «кулаков» и пр. представителей номен­клатуры ЦК ВКП(б)^1
. Тем не менее, два секретаря райкомов попада­ют на тройку. Факт наличия
в жертвах «кулацкой операции» пред­ставителей партийной номенклатуры
очень важен и показателен: это говорит о полной бессистемности действий
сотрудников НКВД по приказу 00447.

Это Яков Александрович Ветошев, бывший секретарь Кудымкар-ского райкома
ВКП(б)^2 , и Николай Федорович Тукачев, секретарь Гаинского райкома ВКП(б).

Яков Александрович Ветошев, 1899 г. р., рабочий по социальному
положению, 9 августа 1937 года был арестован как один из руково­дителей
повстанческой организации на Урале, 7 сентября 1937 г. был расстрелян.

Тукачев Николай Федорович, 1903 г. р., крестьянин по социаль­ному
положению, был арестован 23 августа 1937 г., 21.09.1937 г. был
приговорен тройкой к высшей мере наказания.

Таким образом, в ходе Большого террора территориальные органы НКВД
становятся полными хозяевами региона, а партийные комите­ты теряют
прежнюю лидирующую роль и вынуждены подчиняться. Местные партийные
органы выступали в качестве своего рода «пос­редника» в осуществлении
операции: переправляли в отделы НКВД имеющиеся компрометирующие
сведения, доносы и пр., причем не особенно охотно. Вместе с тем
компрометирующие данные, отправ­ляемые в отделы НКВД, не использовались
как основание для ареста. В территориальных отделах НКВД существовали
иные источники сбора информации.

Отметим, что «кулацкая операция» носила сугубо ведомствен­ный, секретный
характер: местным партийным органам было указано лишь направление поиска
«врагов». Сам термин «кулацкая опера­ция» нигде в партийных документах
не употреблялся.

^1 Секретари райкомов и горкомов ВКП(б) входили в номенклатуру ЦК
ВКП(б) и утверждались им.

^2 На момент ареста был директором леспромхоза.


Связь между репрессиями партийного аппарата и массовыми репрессиями по
приказу № 00447 очевидна. Идея существования на Урале повстанческой
организации принадлежала Д. М. Дмитриеву, начальнику УНКВД по
Свердловской области. Так, начальники гор-


и райотделов НКВД получили директиву, в которой было указано, что
«аппаратом управления вскрыта на Урале большая повстанчес­кая
организация, созданная по принципу формирования воинских частей, что эта
организация делится на корпуса, полки, роты, взводы, со штабом
организации в Свердловске, что повстанческие формиро­вания имеют базы
вооружения через организации Осоавиахима»^1 . Во главе рот и корпусов в
этой выдуманной организации и были «пос­тавлены» представители партийной
номенклатуры, а рядовой состав должен был быть представлен «кулаками»,
«уголовниками» и «дру­гими антисоветскими элементами».

Ликвидация партийной верхушки стала звеном в общем репрес­сивном потоке
1937-1938 гг.: в реализации чудовищного замысла массового террора идея
представить бывших начальников врагами народа и руководителями
«вражеских гнезд» и т. п. с точки зрения ее авторов была довольно
продуктивной и позволила выполнить не­сколько задач (от простого
избавления от нерадивых руководителей до решения проблемы поиска
социального клапана).

Переломным моментом в постепенном возвращении партийной номенклатуры к
прежним властным позициям стала осень 1938 г., когда руководители НКВД,
прокуроры, секретари ВКП(б) респуб­ликанского, областного, городского и
районного масштаба получили постановление Совета Народных Комиссаров
СССР и Центрально­го Комитета ВКП(б) «Об арестах, прокурорском надзоре и
ведении следствия»^2 . Маятник репрессий качнулся в обратную сторону:
тер­рор был направлен уже против исполнителей — сотрудников
терри­ториальных органов НКВД. Массовые аресты в НКВД в какой-то мере
ослабляли фактическую власть карательных органов, а выдви­нутые Сталиным
новые партийные руководители постепенно упро­чивали свое положение.

^1 ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 10443. Л. 106.

^2 Цит. по: Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия. 17
но­ября 1938 г. // ГОПАПО. Ф. 85. Оп. 20. Д. 6. Л. 11-12.




Колдушко А.


«ОСТАТЬСЯ В ЖИВЫХ»: СОЦИАЛЬНЫЕ ТЕХНОЛОГИИ СОВЕТСКИХ ОРГАНОВ ВЛАСТИ В
1937-1938 гг.

^1 «Злоупотребление властью или служебным положением, т. е. такие
действия должностного лица, которые оно могло совершить единственно
благодаря своему служебному положению и которые, не вызываясь
сообра­жениями служебной необходимости, имели своим последствием явное
на­рушение правильной работы учреждения или предприятия или причинили
ему имущественный ущерб, или повлекли за собой нарушения общественно­го
порядка или охраняемых законами прав и интересов отдельных граждан, если
эти действия совершались должностным лицом систематически или из
соображений корыстных, или иной личной заинтересованности, или хотя бы и
не повлекли, но заведомо для должностного лица могли повлечь за собой
тяжелые последствия, влечет за собой лишение свободы со строгой
изоляци­ей на срок не ниже шести месяцев».

^2 «Противодействие нормальной деятельности государственных
учреж­дений и предприятий или соответствующее использование их для разруше-




Понедельник 12 июля 1937 г. не был началом суровых будней для советских
граждан. Сменившая пятидневную рабочую неделю шес­тидневка фиксировала
выходные не по дням недели, а по числам ме­сяца. Жителям Чусового было
еще лучше. Их ожидало праздничное мероприятие. Городское начальство
готовилось провести народные гуляния по случаю открытия водной станции.
Праздник действитель­но состоялся, но неожиданно был омрачен трагедией.
Паром, достав­лявший чусовлян к месту гуляний, оказался перегружен и
пошел ко дну. Погибли два человека. Сразу же вскрылся обычный набор
при­чин: плохое техническое состояние плавсредства, халатность,
невы­полнение правил техники безопасности. Возбудили дело и все пошло по
вполне обычному пути поиска «стрелочника». Им оказался некто Лузин,
ремонтировавший незадолго до этого паром. Основанием для ареста стала
довольно «мягкая» 109 ст. Уголовного кодекса^1 . Вероятно, на этом бы
все и закончилось. Рабочий-ремонтник получил бы неболь­шой срок,
начальство в худшем случае отделалось бы выговорами, но ... на дворе
стоял 1937-й. Уже через неделю обвинение квалифициро­валось по ст.
58-7^2 , а «стрелочник» оказался всего лишь звеном в цепи


контрреволюционного заговора. Дело стремительно докатилось до
Чу-совского горсовета. Цепочка: работник горкомхоза Лузин — начальник
горкомхоза Щербаков — председатель горсовета А. А. Гудков соеди­няется
следствием ровно за две недели (последний был арестован уже 27 июля)^1 .
Всего четыре дня потребовалось кадровику Свердловского облисполкома
Дамешеку для составления докладной записки своему начальнику.
Подчиненный призывал как можно быстрее разобраться с вопиющим инцидентом
в Чусовом и по всей строгости закона привлечь к ответственности
виновных. Далее прилагался список городского на­чальства, состоящий из
... 27 человек. В их числе кроме арестованных были заведующий гороно,
заведующий горздравотделом, заведую­щий горзо и т. д.^2 Паника и
сопутствующий ей маниакальный психоз в поисках вредителей, естественно,
охватывают и Чусовской горсовет. 17 августа начался пленум, посвященный
последним событиям. Заме­тим, что никто из 43 присутствующих не
воздержался от искреннего возмущения в адрес арестованных.

13 сентября виновные начальники были осуждены по ст. 58-7 и 58-14 на 6 и
10 лет. Рабочий Лузин был приговорен к расстрелу. Судьба, однако,
распорядилась по-другому. Все остались живы и не досидели положенного им
срока. Судебно-надзорная коллегия Верховного Суда СССР 25 июня 1938 г.
переквалифицировала дела на ст. Ill^3 , после этого «расстрельному»
Лузину дали три года, остальным — по два^4 .

ния и подрыва государственной промышленности, торговли и транспорта...
расстрел и конфискацию всего имущества, с допущением, при смягчающих
обстоятельствах, понижения до лишения свободы со строгой изоляцией на
срок не ниже пяти лет с конфискацией всего имущества».

^1 Архивно-уголовные дела на лиц, снятых с оперативного учета ИЦ УВД.
Дело Гудкова Алексея Андреевича // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 1284. Л.
1-13.

^2 Там же // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 1284. Л. 77-84.

^3 «Бездействие власти, т. е. невыполнение должностным лицом действий,
которые оно по обязанности своей службы должно было выполнить, при
на­личии признаков, предусмотренных ст. 109, а равно халатное отношение
к службе, т. е. небрежное или недобросовестное отношение к возложенным
по службе обязанностям, повлекшее за собой волокиту, медленность в
произ­водстве дел и отчетности и иные упущения по службе, при наличии
тех же признаков, — лишение свободы на срок до трех лет».

^4 Архивно-уголовные дела на лиц, снятых с оперативного учета ИЦ УВД.
Дело Гудкова Алексея Андреевича // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 1284. Л. 268.


Финал этой истории на первый взгляд кажется необычным. Пери­од с
сентября по декабрь 1937 г. был наиболее опасным на территории


Прикамья. Осуществляя приказ № 00447, НКВД выбивался из сил в творческой
работе по конструированию контрреволюционных дел^1 . Затопление парома
должно было стать настоящим подарком, вскры­вающим новые связи и
агентурную работу вражеского подполья. Это было бы действительно так,
если бы дело вели «синие канты». Обви­няемым повезло. Следствие вела
прокуратура.

В трагической пьесе 1937-1938 гг. главную роль исполняли органы НКВД.
Выполнение приказа № 00447 наделило это ведомство исклю­чительными
полномочиями. Несмотря на то, что формально в состав внесудебной тройки
входили начальник областного НКВД, первый секретарь обкома и прокурор
области, роль последних лиц была ско­рее формальной. Между тем для
понимания механизма террора необ­ходимо рассмотреть террор и со стороны
советских структур. Особый интерес представляют те ведомства, которые в
силу своей специфики непосредственно примыкали к проведению «кулацкой»
операции. К ним следует отнести прокуратуру и отделы найма и увольнения
на промышленных предприятиях. Эти инстанции были слабо связаны друг с
другом, просто проводимая НКВД операция ставила заводских кадровиков и
прокуроров в положение хоть и не основных, но все же участников террора.
Так, областной прокурор входил в состав «трой­ки». Само же ведомство в
силу официально закрепленных за ним следственных и надзорных функций
было «заклятым другом» НКВД. Отделы найма и увольнения (ОНУ) были
созданы в 1934 г. с целью очистки заводов от социально чуждых элементов.
Эти структуры име­ли двойное подчинение. С одной стороны, ОНУ были
частью адми­нистрации предприятия, с другой — подчинялись НКВД.
Кадровик, как правило, был чекистом. В Прикамье самой многочисленной
ка­тегорией репрессированных во время массовой операции оказались
рабочие промышленных предприятий. Резонно в этой связи поста­вить вопрос
о роли заводских кадровиков в осуществлении приказа № 00447.



Прокуратура

^1 О механизме осуществления приказа № 00447 подробнее см.: «...Включен
в операцию». Массовый террор в Прикамье в 1937-38 гг. ПГТУ Пермь, 2006.


Руководство генеральной прокуратуры СССР самым тесным об­разом
сотрудничало с главой НКВД в проведении большой чистки, что было
надлежащим образом отмечено комиссией ЦК ВКП(б), принимавшей дела у
наркома Н. И. Ежова.


«Считаем необходимым отметить, — утверждалось в последнем абзаце
сопроводительного письма к акту приема-сдачи дел в НКВД СССР, — что все
указанные выше безобразия, извращения и пере­гибы <в деле арестов и
ведения следствия> проводились с санкции и ведома органов прокуратуры
СССР (т.т. Вышинский и Рогинс-кий). В особенности в этом деле
усердствовал зам. прокурора СССР Рогинский»^1 .

«Выкорчевывать врагов народа» Генеральная прокуратура пору­чала
прокуратурам областным. «По нашим делам санкции на арест давались только
облпрокурором, а не окрпрокурором», — доклады­вал начальник окружного
отдела НКВД^2 . Впрочем, в те годы проку­ратура не была островком
безопасности.

Областное управление НКВД Свердловска, основательно погро­мившее обком
партии, приступило к последовательной чистке всех остальных ведомств. В
августе 1937 г. был арестован Густав Ивано­вич Лейман — прокурор
области, которого обвинили в том, что он «...являлся участником
террористической и диверсионно-вредитель-ской организации правых,
существовавшей в Свердловской области, ставившей целью реставрацию
капитализма в стране путем воору­женных восстаний и подрыва
экономической и политической мощи Советского Союза».

19 января 1938 г. выездной сессией Военной коллегии Верховного суда СССР
Г. И. Лейман был приговорен к расстрелу. Реабилитиро­вали его спустя 17
лет «...за отсутствием состава преступления»^3 .

^1 Сопроводительное письмо наркома внутренних дел СССР Л. П. Берии,
секретаря ЦК ВКП(б) А. А. Андреева и заведующего отделом
организаци­онно-партийной работы ЦК ВКП(б) Г. М. Маленкова И. В. Сталину
к акту приема-сдачи дел в НКВД СССР. 29.01.1939 г. // Петров П., Янсен
М. «Ста­линский питомец» - Николай Ежов. М.: РОССПЭН, 2008. С. 363.

^2 Хозяшев — прокурору военного трибунала УРАЛВО «Об/прокуроре
Коми-Пермяцкого округа Юркине А. Д.» 30.12.1940 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1.
On. 1. Д. 14362. Л. 173.

^3 См.: Обзорная справка по архивно-следственному делу № 29467 на
Лейман Г. И. 19.07.1977 г. // ГОПАПО. Ф. 641. On. 1. Д. 16800. Т. 2. Л. 34.


Вместе с прокурором взяли и несколько его ближайших сотруд­ников:
начальника следственного отдела, помощника прокурора, следователей.
Аппарат областной прокуратуры основательно почис­тили: кого-то просто
уволили, кого-то предварительно выгнали из партии. «В октябре 1937 года,
— рассказывал следователю через со­рок лет после всех этих событий
бывший начальник отдела кадров и спецотдела прокуратуры А. И. Бородин, —
я в числе других семи ра­


ботников областной прокуратуры был исключен из членов ВКП(б), а за что,
лично мне даже и не поясняли. В феврале 1938 года я в партии был
восстановлен, но больше в органах прокуратуры уже не работал, так как не
хотел там работать»^1 .

Работники прокуратуры не были наивными людьми, не подозре­вавшими о
«квадратно-гнездовом» методе посадки, практикуемом вконец
распоясавшимися на Урале органами НКВД. Если взяли областного прокурора,
то на очереди представленные им на долж­ность прокуроры городские и
районные. И совсем не важно, какова дистанция между ними, или как часто
и при каких обстоятельствах они встречались друг с другом. Прокурор
города Перми М. И. Вол-нушкин, например, встречался со своим большим
начальством всего три-четыре раза:

«С Лейманом я впервые познакомился весной 1936 года <...>; вто­рой раз я
с Лейманом встретился в конце 1936 года, когда он приезжал принимать
юридический минимум у работников суда и прокуратуры; третий раз я с ним
встретился здесь же в Перми, когда он проездом в Коми-Пермяцкий округ
заходил в прокуратуру для передачи каких-то директив, в последний раз я
виделся с ним на одном из совеща­ний в областной прокуратуре. В быту я с
ним никогда, ни в какой обстановке не встречался, и он меня ни в какую
к-р организацию не вербовал»^2 .

Разговор о вербовке зашел не случайно. В показания Г. И. Лей-мана от 28
сентября 1937 г. умельцы из Свердловского управления НКВД добавили
абзац: «В соответствии с директивой Чудновского я создал
контрреволюционную группу правых. В эту группу входил Волнушкин —
прокурор гор. Перми. Он был вовлечен лично мною, в 1935 году»^3 .

^1 Протокол допроса свидетеля Бородина Анатолия Ивановича. 29.07.1977
г.// ГОПАПО. Ф. 641. On. 1. Д. 16800. Т. 2. Л. 29.

^2 Протокол допроса Волнушкина Михаила Ивановича. 25.12.1939 г. //
ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 9846. Л. 177-178.

^3 Справка компрометирующих материалов на Волнушкина Михаила Ива­новича.
Б. д. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 9846. Л. 1(a).

^4 Жалоба прокурору СССР от з/к Волнушкина М. И. 14.07.1939 г. //
ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 9846. Л. 231.


В марте 1938 г. М. И. Волнушкина взяли. «Когда меня аресто­вали, — писал
он в жалобе на имя Генерального прокурора, — мне заявили: "В отношении
тебя, Волнушкина, мы не будем соблюдать УПК, виноват ты или нет, все
равно тебя угробим", так оно и вышло: "Все равно угробили"»^4 .


Всего по данным полной базы репрессированных ГОПАПО в Прикамье в ходе
«кулацкой» операции пострадало девять работ­ников прокуратуры. Из них
трое было арестовано в октябре 1937 г., один — в декабре того же года,
трое — в январе и двое — в марте 1938 г. НКВД, таким образом, смог
отстранить прокуратуру от учас­тия в операции. Реальное исполнение
надзорных функций сейчас было уже невозможно. Документооборот шел в
обход прокуратуры. «Утверждать о правильности количества дел,
находящихся в стадии расследования в органах НКВД, в данное время не
представляется возможным, вследствие того, что ряд дел органами НКВД
направля­лись оконченными следствием для просмотра и дальнейшего
направ­ления через УНКВД разных областей, а от последних о движении этих
дел точно мне неизвестно»^1 . Это было неудивительно. Перед на­чалом
операции «синие канты» получили инструкции. «На прошед­ших совещаниях
нам указывали, что следствие по делам арестован­ных необходимо вести
упрощенным образом, то есть постановление на арест об избрании меры
пресечения не выносить, санкции на арест у прокуроров не испрашивать,
прокуроров в КПЗ не допускать»^2 . Между тем бюрократическая логика
ведения дел сделала невозмож­ным полное отстранение прокуратуры.

^1 Доклад о работе прокуратуры Камского бассейна с 1 января по 31
де­кабря 1937 г. // ГАПО. Ф. Р-1195. Оп. 2. Д. 5. Л. 5.

^2 Протокол допроса свидетеля Чернякова Григория Федоровича. Г.
Мо­лотов. 18.01.1956 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 11912. С.
245-246. Цит. по: Лейбович О. Л. Кулацкая операция на территории
Прикамья в 1937-38 гг. // «...Включен в операцию. Массовый террор в
Прикамье в 1937-38 гг.» ПГТУ. Пермь, 2006.

^3 Пермская область накануне Великой Отечественной войны. Сборник
документов. Пермь, 2005. С. 121.


В начале операции НКВД действительно проводил аресты без санкции
прокурора. Однако в скором времени свердловское началь­ство потребовало
соблюдения некоторых формальностей. «Будучи на оформлении следственных
дел, последние вначале направлялись в УНКВД г. Свердловск, без санкции
прокурора, а затем поступило распоряжение, что не завизированные
прокурором следственные дела не высылать, и те, что уже были ранее
высланы, также были возвращены»^3 . Интересно, но в поисках «хорошего»
прокурора ГО НКВД обратилось не к городскому прокурору Волнушкину, а к
и. о. прокурора Камского бассейна Щукину. Первому начальник ГО НКВД
Левоцкий не доверял. На то были причины. Во-первых,


Левоцкий не мог не знать, что в показаниях арестованного областно­го
прокурора Леймана Волнушкин фигурировал как член контррево­люционной
организации правых. Во-вторых, было известно, что по старому месту
работы пермский прокурор был хорошо знаком с реп­рессированным еще в
октябре 1937 г. окружным прокурором Юрки-ным. В-третьих, Волнушкин еще с
1935 г. оставлял после себя «дур­ной» след в местной прессе. К
следственному делу аккуратно были приобщены вырезки из газеты «Звезда»
за 1935-1937 гг., в которых Волнушкина критиковали за «бюрократизм»^1 .
Ставить на челове­ка, который вот-вот подвергнется аресту, Левоцкий не
мог. Персона Щукина напрашивалась сама собой, тем более что
осуществление кулацкой операции началось в Прикамье с дела начальника
КРП Кандалинцева и репрессий в Камском речном пароходстве. Сержант
госбезопасности Распопов давал в 1939 г. показания: «...Левоцкий вкратце
рассказал Щукину, что заставляет его нарушать процессу­альный кодекс,
сославшись на то, что-де в начале массовой операции была установка
аресты производить без санкции прокурора, а сей-час-де предложил
заручиться санкцией прокурора, а поскольку-де это уже является пост
фактом, то и задумываться над этим не стоит. Заручившись согласием
Щукина, что он это сделает, и по его уходу из кабинета Левоцкого,
последний в присутствии меня, Горчилина и т. Лизунова иронически бросил
реплику: "С таким чудаком можно все сделать", а Горчилин добавил: "Щукин
вообще любит подписывать и давать свою визу, так что мы его тут
используем на все 100 %"»^2 .

^1 Следственное дело Волнушкина Михаила Ивановича // ГОПАПО. Ф. 641/1.
On. 1. Д. 9846. Л. 28.

^2 Пермская область накануне Великой Отечественной войны. С. 121-122.


Щукин и его заместитель Сюркаев оправдали надежды энкавэдэш-ников.
«Процесс самой штамповки происходил следующим образом: готовили сразу
200-300 дел, и в те сутки, когда нужно было отправлять дела в
Свердловск, вызывали прокурора с печатью, когда он говорит, что [с] этим
количеством не справиться, что ему нужно посмотреть, то здесь его
уговаривали, что дела во что бы то ни стало необходимо се­годня же
отправить, что ему помогут. Действительно, ему выделялось иногда 2-3
человека сотрудников, которые писали на постановлениях: "Арест
санкционирую, и. о. прокурора Камского бассейна", а прокурор только
расписывался и ставил печать, правда, слегка перелистывал дела и заносил
в свой список, который он вел здесь же при просмотре, успевая только
записать имя, отчество и фамилии». Позднее, в 1938-1939 гг. «список
Щукина» так и не был обнаружен. Поэтому судить


о точном количестве «проштампованных» прокурором Камского бас­сейна дел
затруднительно. Известно, что визировались в том числе и следственные
дела, никакого отношения к Камскому пароходству не имеющие. В этом
случае копии санкций направлялись Волнушкину. Однако ни санкций, ни
списка обнаружить так и не удалось^1 . В октябре 1939 г. заместитель
областного прокурора Александров сообщал ново­му прокурору Камского
бассейна: «...ориентировочно возможно распо­лагать — Сюркаевым до 600
(санкций), Щукиным до 100»^2 . Извест­но также, что в ряде областей
работников водного транспорта могли арестовать и с санкции
территориальных прокуроров^3 . Входили ли Свердловская область и
Прикамье в разряд этих областей — неизвес­тно. Важно другое. Работникам
НКВД нужно было, чтобы какой-ни­будь прокурор завизировал дело.

^1 ГАПО. Ф. Р-1195. Оп. 2. Д. 10. Л. 45-45 об.

^2 Там же. Л. 160

^3 Там же. Л. 45-45 об.

^4 Архивно-уголовные дела на лиц, снятых с оперативного учета ИЦ УВД.
Дело Кукарских Михаила Васильевича// ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 16800.
Л. 108-110.

^5 Постановление прокурора следственного отдела прокуратуры РСФСР
Хромова о привлечении к уголовной ответственности работников
Лысьвенского Горотдела НКВД Корнилова В. Г. и Липкина в связи с делом


Впрочем, послушный подручный из прокурора получался не всег­да.
Городской прокурор г. Лысьвы Кукарских усилиями начальника ГО НКВД
Корнилова в ноябре 1937 г. был исключен из партии, а 8 января 1938 г.
арестован. «...Кухарских отказывал в арестах Корни­лову, т. е. без
предварительного просмотра материалов отказывал в санкциях на аресты,
этим лишал возможности Корнилова создавать искусственные дела и не из
врагов народа делать врагов», — напишет в докладной записке помощнику
прокурора РСФСР в июле 1939 г. его бывший подчиненный Гилев^4 . Вряд ли
возможно установить мотивы непослушания прокурора. Применительно к
лысьвенскому энкавэдэшнику — помимо очевидных мотивов (прокурор тормозил
работу) — можно усмотреть и другое. Для Корнилова прокурор был
человеком, чрезвычайно тесно связанным со старым, арестованным летом
1937 г. начальством. В материалах дела Кукарских есть свиде­тельства
того, что он состоял в дружеских отношениях с секретарем горкома,
пытался прикрыть редактора районной газеты Степанова, обвиняемого в
изнасиловании домработницы, и оградить некоторых хозяйственных
руководителей от террора^5 . Пьяная драка, затеянная


во Дворце культуры его коллегой — народным судьей, повлекла за собой не
более чем разбор на партсобрании с последующим стро­гим выговором^1 .
Лысьва не являлась здесь исключением из правил. Подобным образом
ситуация складывалась и в Коми-округе^2 , и в других районах Прикамья^3
. Этим объясняется то, что во всех рас­смотренных следственных делах на
работников прокуратуры — вне зависимости от даты ареста — отчетливо
прослеживается связь арестованных с делом Кабакова.

Кукарского (бывшего прокурора г. Лысьвы) // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д.
16800. Л. 209-215.

^1 Суд прокуратура Лысьвенского района. Протоколы партсобраний
(13.04.37-22.12.38 гг.) // ГОПАПО. Ф. 354. On. 1. Д. 1. Л. 12-15.

^2 Протоколы совещания председателей общества потребителей и план
подготовки кадров системы. 1930-1931 гг. // ГОПАПО. Ф. 200. On. 1. Д.
428. Л. 51-53.

^3 В материалах следственных дел арестованных прокуроров помимо к. р.
компромата всегда присутствуют данные о бытовой связи прокуроров с
мес­тным начальством. ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 1254; ГОПАПО. Ф.
641/1. On. 1. Д. 9846; ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 16800; ГОПАПО. Ф.
643/2. On. 1. Д. 26910; ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 1306; ГОПАПО. Ф.
641/1. On. 1. Д. 2829.

^4 Приказы, инструкции, циркулярные письма Прокуратур СССР и РСФСР,
прокуратуры Свердловской области. 21 февраля 1936 — 8 января 1938 гг. //
ГАПО. Ф. Р-1365. Оп. 2с. Д. 13. Л. 86.


Советская прокуратура выполняла не только надзорные, но и следственные
функции. С начала массовой операции прокуратура, подобно НКВД, пытается
активизировать свои структуры в борьбе с «контрреволюцией». Уже 7
августа 1937 г. в циркуляре Прокурора СССР за № 5/051580 осуждается
практика квалификации некото­рых дел как хулиганских вместо статей 58-10
и 59-7. Из Свердловска этот циркуляр 21 августа был направлен районным и
городским про­курорам^4 . В дальнейшем прокуратура пытается ускорить
темпы сво­ей работы. 11 сентября областное начальство с подачи
Вышинского дает указание сократить сроки рассмотрения дел о фактах
вредитель­ства и диверсий в системе заготзерна до пяти дней и проводить
их через суды по ст. 58-7^5 . Этого оказалось мало. В конце октября
дается указание о пересмотре прошлых дел. «...Предлагаем Вам под личную
ответственность немедленно выбрать из архивного дела, рассмотрен­ные
Вашим судом в период 1934, 1935, 1936 и 1937 гг. независимо от того были
они в рассмотрении в вышестоящих судебных органах или


нет (вплоть до Верхсуда) по ст. 60, 61. 79, 79 п. 1, 2, 3, 4, 109, ПО.
111, 112, ИЗ, 115, 116, 117, 120, 128, 78, 105, 62, 182 п. а, б, в, г,
и, д, 169 п. 1-12»^1 . Большинство из представленных статей с легкостью
можно переквалифицировать из обычных уголовных на пункты 58-й,
«контрреволюционной» статьи. Сколько было подобных дел, сказать, к
сожалению, невозможно. В прокурорских отчетах таких данных не
обнаружено. Сложно говорить и о работе районных прокуратур, материалы
которых за редким исключением отсутствуют в фондах ГАПО. В наиболее
полном виде в ГАПО представлены материалы прокуратуры Камского бассейна,
поэтому судить об общих тенден­циях работы ведомства приходится именно
на основании этих весьма фрагментарных для Прикамья данных.

В течение 1937 г. прокуратура водного транспорта все чаще при­влекает к
ответственности по контрреволюционным делам. Если в первом квартале 1937
г. таковых было 188 человек, во втором — 323 человека, в третьем — 307
человек, то в четвертом количество при­влеченных практически удваивается
и достигает 602 человек^2 . На­помним, что именно в это время начинается
и достигает своего пика «кулацкая операция» НКВД.

^1 Там же. Л. 124.

^2 Транспортная прокуратура Камского бассейна // ГАПО. Ф. Р-1195. Оп.
2. Д. 6. Л. 152.


Подобное рвение прокуроров в 1937 г. (особенно в четвертом квар­тале)
было неслучайным. Осенью 1937 г. надзорному ведомству ос­тавалось
послушно подписывать дела, параллельно пытаясь — в со­ответствии с
правилами самосохранения и межведомственной борь­бы — «соревноваться» с
НКВД. В этой гонке прокуратура неизбежно проигрывала: проводить свои
дела через «тройки» она не могла; как сторона, участвующая в проведении
операции, ведомство часто ста­новилось заложником советского
законодательства. В ходе выполне­ния приказа № 00447 прокуроры
сталкивались с множеством «мел­ких» проблем. Так, надо было определиться
с ответом на вопросы: как реагировать на увольнение родственника
арестованного? должна ли проводиться конфискация имущества, и в каком
объеме она должна осуществляться? и т. д. О формулировке самого приказа
районные, окружные и городские прокуроры имели, видимо, весьма смутные
представления. Иначе не было бы необходимости областному проку­рору
отправлять 8 октября 1937 г. на места инструкцию следующего содержания.
«Операция, проводимая органами УГБ НКВД по реше­


ниям тройки, регулируется рядом совершенно секретных указаний. Поэтому,
если Вам что-либо непонятно в этой области, Вам надлежит предварительно
запросить Облпрокуратуру, прежде чем принимать то или иное решение или
давать предложение органам НКВД. Так как в противном случае Вы рискуете
тем, что я буду вынужден отме­нять ваше решение, так как подтвердить их
для выполнения НКВД я могу только в том случае если это находится в
соответствии с су­ществующими на сей счет законами. В данном случае
разъясняю Вам, что конфискация лиц, осужденных тройкой, проводится
правильно, причем размеры ее должны быть такие же, как и по приговору
суда. Никаких постановлений тройки семьям осужденных
контрреволю­ционеров НКВД представлять не должно...»^1 .

^1 Приказы, инструкции и циркулярные письма Прокуратур СССР и РСФСР и
прокуратуры Свердловской области // ГАПО. Ф. Р-1365. Оп. 2с. Д. 14. Л. 22.

^2 Транспортная прокуратура Камского бассейна // ГАПО. Ф. Р-1195. Оп.
2. Д. 9. Л. 10, 25.


С февраля 1938 г. курс прокуратуры изменяется на 180 градусов. С этого
времени московское начальство упорно пытается ограничить рвение своих
подчиненных. Вслед за приказом прокурора СССР от 7 февраля 1938 г. о
восстановлении ошибочно уволенных прокуроров в 1937-1938 гг., 25 февраля
Вышинский в приказе № 187/7с требует от своих подчиненных прекратить
порочную практику переквалифи­кации обычных дел на дела по 58-й статье
без достаточных на то осно­ваний. Кроме того, райпрокурорам запрещалось
возбуждать «контр­революционные» дела без санкции областного прокурора.
Чуть поз­же райпрокурорам запретили выдавать санкции органам НКВД без
разрешения областного начальства^2 . Наконец, с 3 мая 1938 г. прика­зом
№ 436/1 Зс всем прокурорам было запрещено возбуждать дела о
контрреволюционных преступлениях без санкции Прокурора СССР и
производить аресты по всем делам без санкции областного началь­ства^3 .
Эти усилия были результативны. В 1938 г. прокуратура Кам­ского бассейна
не завела ни одного «контрреволюционного» дела, полностью уступив эту
деятельность органам НКВД. Резкое сниже­ние прокурорской активности
можно объяснить межведомственной борьбой. Выражаясь футбольным языком,
такая позиция прокурату­ры ставила органы НКВД в положение «вне игры».
Вышинский ор­ганизованно выводил своих людей из-под удара. С сентября
1937 г.


надзор над НКВД со стороны прокуратуры усиливается, а после 17 ноября —
завершения операции — прокуратура начинает брать реванш за страх и
бессилие августа 1937- марта 1938 гг.



Отделы найма и увольнения

Новая заводская управленческая структура под названием Отдел найма и
увольнения возникает после оргпостановления ЦК ВКП(б) и приказа
Наркомтяжпрома от 1 августа 1934 г. Этим распоряже­нием ОНУ был выделен
из отдела кадров, полностью реорганизо­ван и подчинен непосредственно
помощнику директора по найму и увольнению^1 .

Определенный свет на структуру и деятельность этого органа про­ливает
первый доклад начальника ОНУ за период с августа 1934 по апрель 1935 гг.
В отделе найма и увольнения завода Дзержинского работало 22 человека. В
ведении начальника находились его личная «канцелярия» — секретарь и
машинистка, бюро найма и увольнения, учетно-плановое бюро, паспортный и
военный стол. «Правой рукой» помощника директора по найму и увольнению
был его заместитель, руководивший бюро. Именно его аппарат после личной
беседы на­чальника с рабочим перепроверял и оформлял необходимые бумаги,
проводил анкетирование и посылал запросы о выяснении его личнос­ти в
местные НКВД и советы^2 .

^1 Государственный союзный завод им. Дзержинского. Руководящие
ука­зания и отчеты о работе отдела найма и увольнения с 4 апреля 1935 по
17 но­ября 1935 г. // ГАПО. Р-42. Оп. 2с. Д. 318. Л. 53.


В последующие три года, предшествовавшие кулацкой операции, ОНУ
отрабатывает процедуры работы с контингентом завода, взаи­мосвязи с
НКВД, НКТП, местными партийными и советскими орга­нами власти. За этот
период центральной властью было проведено несколько кампаний, исполнение
которых легло на плечи указанных отделов. Практически с момента своего
возникновения ОНУ бе­рутся за обмен паспортов рабочих оборонных заводов
на удостове­рения. После циркуляра НКВД и НКТП № 62 от 14 апреля 1935 г.
«Об очистке 68 военных заводов особого списка от опасных для
производства лиц». Отделы найма и увольнения начинают поиск и увольнение
социально чуждых элементов. Последняя кампания, по всей видимости, и
закрепила за этим ведомством те функции, которые


пригодятся в дальнейшем НКВД в кулацкой операции. Выполнение циркуляра
об «очистке» военных заводов заставляло ОНУ усилить работу по сбору
компрометирующих материалов. О масштабах рабо­ты свидетельствует акт о
приемке ОНУ новым начальником — лей­тенантом госбезопасности Титовым 15
июня 1938 г. В третьей описи принимаемых документов упоминается 1054
личных дела, содержа­щих компрометирующий материал, три старых списка на
социально чуждых лиц, две книги учета, 161 непроверенный донос^1 .
Чистка с самого начала осуществлялась негласно. В апреле 1935 г.
начальник ЭКО УГБ Миронов инструктировал «онушника» завода № 10
Лебе­дева: «...увольнение опасных для производства лиц должно носить
исключительно негласный характер, необходимо на всех лиц, под­лежащих по
мнению органов НКВД увольнению с военных заводов, составлять списки и
неофициально передавать их помощникам ди­ректоров по найму для доклада
директору завода, по распоряжению которого производится увольнение...
увольняемым ни в коем случае не объявлять основных причин, послуживших к
их увольнению, на­пример: харбинец, кулак и т. п., а увольнение
производить под бла­говидным предлогом — несоответствие, за
невозможностью исполь­зовать, за недисциплинированность и т. д.». К
подобной секретности местные начальники ОНУ приспосабливались старым
шпионским способом — договоренностью об условных знаках в документах.
Та­ким знаком могли быть буквы «НИ» (невозможность использова­ния) рядом
с исходящим номером или определенные цифры^2 .

Еще с середины 1934 г. на основе приказов НКВД и НКТП № 004 начинают
централизованно составляться и рассылаться в ОНУ при заводах «черные»
списки лиц чуждого социального происхождения^3 . Указанные категории:
«кулак», «белогвардеец», «сын священника» позже точно будут
воспроизведены в приказе № 00447.

^1 Государственный союзный завод им. Дзержинского. Руководящие
ука­зания и отчеты о работе отдела найма и увольнения с 11 января 1938
г. по 22 декабря 1938 г. // ГАПО. Ф. Р-42. Оп. 2с. Д. 332. Л. 13.

^2 Завод им. Дзержинского. Руководящие указания и отчеты о работе
най­ма и увольнения с 4.01.35 г. по 1.04.35 г. // ГАПО. Ф. Р-42. Оп. 2с.
Д. 318.

^3 Там же. Л. 23-26.


Отработка возложенных на ОНУ функций не означала, впрочем, что их
начальники всегда справлялись с работой. «По имеющимся у нас данным
помощник директора по найму и увольнению рабсилы завода имени т.
Молотова — тов. Шварц за последнее время значи­


тельно ослабил руководство по очистке завода от чуждого элемента, в
частности, ГО НКВД установлено на заводе до 1000 человек, ука­завших при
анкетировании неправильные адреса места своего про­исхождения, крайне
медленно идет увольнение с завода выявленных НКВД чужаков из
предложенных к увольнению 173 человека (при­чем значительное количество
из них было предложено уволить еще в апреле, июне, июле, августе месяцах
1935 г.), до сего времени не уволено ни одного человека. В аппарате ОНУ
имеется до 2000 шт. анкет на лиц, неизвестно работающих или нет на
заводе. Все эти мо­менты являются прямым нарушением постановления ЦК
ВКП(б) об очистке режимных заводов», — писал в 1936 г. начальник
Пермского ГО НКВД Лосос секретарю Молотовского ГК ВКП(б) Кузнецову^1 .
Преемник Шварца Ермолаев в 1937—1938 гг. со своей работой справ­лялся,
судя по всему, лучше. В феврале 1937 г. он, сообщая Молотов-скому ГК
ВКП(б), что им выявлено на заводе 279 человек чуждого элемента, требует
помощи в дальнейшей работе. «...Этих лиц на за­воде значительно больше.
Выявить большее количество по нашим материалам не представляется
возможным ввиду того, что весь со­став завода анкетировался в 1934 году,
и лица, в то время состоявшие в партии, в последующее время исключались,
а у нас же по анкетам числятся как члены ВКП(б). Для выявления более
точного количес­тва лиц, исключенных из ВКП(б), ранее состоявших в
других поли-тпартиях, прошу дать указания парторгам цехов и отделов о
предо­ставлении Вам списков на лиц ранее состоявших в ВКП(б) и других
политпартиях. По мере поступления таких списков последние прошу высылать
мне»^2 .

^1 ГОПАПО. Ф. 620. Оп. 17. Д. 32. Л. 42.

^2 Там же. Л. 18.

^3 Косвенные свидетельства использования ОНУ дирекцией заводов не по
прямому назначению видны в тексте приказа Рухимовича. См.: Материа­лы по
заводу им. Ленина // ГАПО. Ф. Р-33. Оп. 2. Д. 122. Л. 52.


Изначально структура ОНУ создавалась как ведомство, наде­ленное особыми
полномочиями. Помощник директора по найму и увольнению, как правило, был
сотрудником НКВД. Таким образом, отделу обеспечивалось покровительство
со стороны «синих кантов». Это могло проявляться, например, в требовании
к директору завода № 10 начальника ГО НКВД Лососа предоставить ОНУ
лучшее по­мещение. Уволить своего помощника директор завода напрямую не
мог. Тем не менее, судя по всему, данный отдел был весьма сильно
загружен и социальной работой^3 .


Рутинной обязанностью помощника директора по ОНУ было ве­дение переписки
на предмет проверки и перепроверки кадров завода. Адресатами являлись ГО
и РО НКВД, Наркомат оборонной про­мышленности и, естественно, коллеги в
погонах с других оборонных заводов. В материалах завода им. Дзержинского
нами была обнару­жена переписка помощника директора ОНУ с различными
ведомс­твами за 1938 г. Суть этой переписки в постоянных запросах и
отве­тах о социальном происхождении того или иного рабочего в связи со
слухами или доносами, плановые перепроверки в связи с литерой «Ч»
(предположительно, форма допуска). Помимо этого, лейтенант Титов
переправлял своим коллегам на завод им. Молотова и им. Ста­лина списки
уволенных с прилагающимся к ним компроматом^1 .

Основные мотивы увольнения и интересующая Титова инфор­мация:
родственная связь с кулаками, белыми, служителями культа, проживание
родственников за границей. Чаще всего упоминает­ся кулачество. На втором
месте среди компроматов стоит служба в белой армии. На третьем — наличие
родственников за границей, на последнем — родство со служителями культа
и инонациональ-ность. Мотивы часто не разделяются и сочетаются друг с
другом. Естественно было бы предположить, что информация, содержавша­яся
в подобной переписке, могла стать в дальнейшем основанием для арестов.
Проверка упоминаемых фамилий по базе данных, одна­ко, не обнаружила ни
одного совпадения со списком прошедших че­рез «тройки». Переписка,
касающаяся отдельных лиц, видимо, была слишком слабым подспорьем для
проведения массовой операции. Анализ «плотности» переписки не
обнаруживает какого-либо ее сни­жения после завершения операции и лишний
раз подтверждает, что подобные действия начальника ОНУ были скорее
рутинным делом, а не основанием для ареста. Это не исключает, впрочем,
что итогом этой переписки в отдельных случаях могло стать занесение
человека в «список» или использование этой информации в конструировании
следственного дела.

Тем не менее, некоторые документы переписки проливают опреде­ленный свет
на механизм работы заводских структур. Речь идет не об ОНУ, а о
«родственной» ему инстанции — 1-м отделе. Летом 1938 г. начальник 1-го
отдела завода № 10 Теплоухов отправил начальнику ГО НКВД Вайнштейну
сообщение. В связи со снятием прежнего го­родского начальства НКВД
(Левоцкого и других) Теплоухов просил проверить, сохранилась ли
отправленная им корреспонденция. Спи-


сок впечатляет: «О засоренности завода чуждым элементом вплоть до бывших
эсеров» — 8 сообщений, «О попустительстве со сторо­ны дирекции и
непривлечении к ответственности лиц за разглаше­ние секретных данных
завода» — 4, «О преступных вредительских действиях со стороны бывшего
руководства завода во всех областях хозяйства завода» — 3 (включая
доклад на 36 листах), «О фактах ава­рий на заводе и подготовки к
авариям» — 10^1 . Таким образом, с апре­ля 1937 г. по апрель 1938 г.
начальником 1-го отдела было отправлено двадцать семь официальных
сообщений в ГО НКВД. Помимо этого были еще и неофициальные доклады, о
которых Теплоухов также упоминает. Интересно, что интенсивность его
переписки с ГО НКВД резко возрастает в декабре и составляет семь
сообщений. Пока можно только предположить, что, возможно, причиной этого
является рез­кое усиление репрессий в отношении рабочих.

Данные заводских спецотделов в НКВД, по всей видимости, были
востребованы. Сержант госбезопасности Окулов С. Н. вспо­минал об
инструктаже Левоцкого: «...Кроме того, нужно задокумен-тровать факты их
"вредительства", для чего вызовите нач-ка спец. части завода № 172 и др.
предприятий, скажите от моего имени, что­бы он выдал справки о имевшем
место подобной аварии. В г. Моло­тов были посланы т.т. Борисов и Новиков
или т. Каменских, точно не помню. Ими было привезено до 50 шт. справок,
подписанными нач. спец. части, фамилии его не помню»^2 .

Благодаря отработанным процедурам и покровительству со сторо­ны НКВД ОНУ
с началом репрессий усилили свое влияние. Вряд ли докладная записка
начальника ОНУ Коваленко об аварии на заводе №10 послужила бы началом
дела главного инженера завода Далин-гера годом раньше, в обстановке
раскручивания «кабаковского» дела записке дали ход^3 . Больше года
начальник ОНУ завода им. Сталина Морзо боролся с директором Побережским,
его усилия увенчались успехом только в начале 1938 г.

^1 Государственный Союзный завод им. Дзержинского. Переписка с НКВД о
работе завода и личном составе // ГАПО. Ф. Р-142. Оп. 2с. Д. 186. Л.
104-107.

^2 ГОПАПО. Ф. 1. On. 1. Д. 11216. Т. 5.

^3 Следственное дело Далингера // ГОПАПО. Ф. 641. On. 1. Д. 2242. 130


Накануне массовой операции ОНУ получают поддержку нарко­мата оборонной
промышленности, благодаря чему они становятся еще более независимыми от
директора завода. 28 июля 1937 г. нар­ком М. Л. Рухимович в своем
приказе требует от дирекции заводов


наведения порядка в организациях ОНУ. Из пунктов приказа мож­но выделить
следующие: «..Л. "Назначение и смещение начальников Отделов кадров
производить исключительно приказами Начальника соответствующего Главного
управления... 6. Начальникам Главных Управлений проводить назначение
Начальников Отделов кадров лишь после личного ознакомления с ними..."»^1 .

^1 Материалы по заводу им. Ленина // ГАПО. Ф. Р-33. Оп. 2. Д. 122. Л. 52.

^2 Сталинский РК ВКП(б) // ГОПАПО. Ф. 231. On. 1. Д. 21. Л. 154-155.


Возросший «политический вес» ОНУ не мог не вызвать кон­фликта между
начальником этой структуры и директором завода. В фонде Свердловского РК
ВКП(б) ГОПАПО хранятся документы, свидетельствующие о продолжительном
противостоянии между ди­ректором завода Побережским и его помощником по
кадрам Морзо. Суть достаточно типичного для того времени конфликта
проста: ди­ректору для выполнения плана нужны квалифицированные кадры из
числа рабочих и инженеров, его помощнику необходимо найти и уво­лить лиц
сомнительного социального происхождения, зачастую тех же самых, в
которых нуждается директор. Анализ взаимоотношений между Побережским и
Морзо мог бы стать отдельной темой для ис­следования. Нас интересует
другое. Этот конфликт во многом проли­вает свет на участие ОНУ в
массовой операции. Морзо в 1937 г. уже не довольствуется просмотром
анкет и запросами. Он начинает вести допросы в специально отведенной
комнате. Это ставил ему в вину на заседании бюро Сталинского РК ВКП(б)
Побережский: «...А что представляет комната № 2, которую Вы создали в
ОНУ, ставшей притчей "во языцех". Вы молчите. Создаете комнату № 2,
вызывае­те людей, допрашиваете "член ты организации и т. д.". Этим самым
Вы встали на путь подмены органов НКВД...». Сам Морзо 9 января 1938 г.
так пояснял свои действия: «Придя в ноябре 1935 г. на завод... я начал
свою работу с проверки людей... Результатом проделанной работы было
выявлено 500 человек кулаков, белогвардейцев, попов, торговцев,
харбинцев, бывших членов ВКП(б), троцкистов, правых и лиц немецкого,
польского, латвийского происхождения и имеющих заслуживающие внимание
связи с заграницей, явно подозрительных на шпионаж. Эти люди мною были
уволены с завода. Уволил я их правильно, так как в 1937 г. из числа
уволенных до 175 человек арес­товано, и они оказались врагами народа»^2
. Очевидно, что гордость начальника отдела кадров за правильно
выявленных врагов несколь­ко лукава, более вероятно то, что именно на
основании его списков,


переданных НКВД, аресты и производились. В том же фонде был обнаружен
список уволенных с завода им. Сталина^1 . Из 304 человек 15 было
арестовано. Аресты шли с декабря 1937 г. по апрель 1938 г., в связи с
чем можно предположить, что список был предоставлен органам НКВД не
позднее декабря 1937 г. (в деле нет точного ука­зания времени
составления списка и времени увольнения). С этим, возможно, связан
достаточно низкий процент «попадания» людей в список арестованных.
Масштабы репрессий в 1938 г. уступали мас­штабам 1937 г. Тем не менее,
есть свидетельства того, что именно этот список был задействован при
арестах. Пять фамилий из числа арестованных в списке уволенных идут
подряд (не в алфавитном порядке). Авторство Морзо очевидно — к тому
времени он еще не ушел с завода. Если вспомнить о данных, которые он
приводил на бюро райкома 9 января 1938 г., становится очевидным и то,
что этот список далеко не первый.

Примечательно, что среди арестованных нет людей, которые про­шли через
«тройку». По отношению к большинству из них (13 чело­век) дела были
прекращены в 1938-1939 гг. за недоказанностью об­винений.

Таким образом, на сегодняшний день можно считать, что списки,
составляемые ОНУ, использовались НКВД, но ограниченно. Во вся­ком
случае, пока не будет найдено более пространного списка ОНУ,
совпадающего со списком репрессированных, говорить о массовом применении
материалов ОНУ в практике НКВД преждевременно. Косвенные свидетельства
этого есть^2 , но как эти данные употребля­лись и обрабатывались в
дальнейшем — неизвестно. Основным ито­гом деятельности ОНУ было массовое
увольнение людей с заводов по политическим мотивам. Иными словами, в
ходе операции ОНУ продолжали выполнять те же функции и применять те же
процедуры, что и до августа 1937 г., с той лишь разницей, что теперь их
деятель­ность была более активной в отношении работников и эффективней в
борьбе с дирекцией заводов.

^1 Сталинский РК ВКП(б) // ГОПАПО. Ф. 231. On. 1. Д. 21. Л. 33-53.

^2 ФГУП машиностроительный завод им. Дзержинского. // ГАПО. Ф. р-42.
Оп. 2с. Д. 332. Л. 36.


Подведем итоги. Рассмотренные нами советские органы власти были
отстранены от проведения операции. В условиях, когда офици­альная
должность человека слабо соотносилась с реальными полити­ческими
ресурсами, приходилось спешным образом искать стратегии поведения,
которые помогли бы выжить в данной ситуации. Трагедия


представителя власти заключалась в том, что какого-то спасительно­го
рецепта не существовало. В ситуации, когда закрытая от посто­ронних глаз
деятельность НКВД подчинялась собственной логике и ритмам, среагировать
правильно, найти спасительный выход было крайне сложно. Тем не менее,
определенные «движения», имеющие одну цель — самосохранение, власть
совершала. Различный набор действий таких разных структур, как Советы,
прокуратура и ОНУ, можно условно обозначить как действия «свиты».
Несмотря на раз-нонаправленность действий, все они в той или иной
степени пытают­ся приобщиться к проводимому репрессивному курсу. На наш
взгляд, наиболее автономной от НКВД структурой являлась прокуратура. По
всей видимости, эта автономия во многом обеспечивалась благо­даря
прикрывавшему ее Вышинскому. Остальные властные органы не могли
похвастаться выжившим во время террора и, в конечном счете, победившим
начальством. Прокуратуре же удалось распознать изменение ситуации
задолго до завершения кулацкой операции, из­менить тактику с тем, чтобы
впоследствии обрушиться на своего кон­курента — НКВД.

Отделы найма и увольнения стояли ближе всех к проводимой операции. Их
участие в этой «свите» больше напоминает роль «ору­женосцев», которые
почувствовали фавор своего патрона. Используя силу НКВД, они пытаются
решить свои властные проблемы на ло­кальном, заводском уровне. В
отношении рабочих их действия выра­зились в массовых увольнениях по
политическим мотивам.



Чащу хин А.


РЕПРЕССИИ ПРОТИВ РАБОЧИХ ПРИКАМЬЯ. 1937-1938 гг.



Дело машиниста

«...В начале 1936 года у паровоза № 935 только что прошедшего среднего
ремонта [так в документе. — А. Н.] из г. Ташкента на разъез­де "Косой"
при спуске на Губаху на стоянке, прошибло заднюю проб­ку покоробило
потолок топки получилась течь анкерных болтов в результате чего я при
отъезде из депо зная о недоброкачественности пробки не настоял на ее
перемене выехал из депо.

2) Летом 1936 г. (месяц забыл) у этого же паровоза № 935 раз­рушилась
крыша цилиндра с правой стороны передней машины в результате того что у
этой крыши имелся надлом-трещина на 75 %. Я хорошо зная об этом все же
поехал на ней работать с ведома началь­ника депо Девина (арестован).

3) 6 февраля 1937 у только что вышедшего из капитального ремонта
мощного паровоза ФЧБ № 1030 отпустил все дымогарные трубы т. е.
получилась течь труб, путем длительного надувания в топку холодного
воздуха. В результате потери заслонки надува во время хода состава в
Гу­баху. За эту аварию я был с должности машиниста снят и вообще убран с
работы со станции Водораздельная. Поработав дней десять на шахте № 4 я
был снова принят на старую должность машиниста...», — записал
«признание» во вредительской контрреволюционной деятельности ма­шиниста
Павла Ивановича Лукиных следователь НКВД в 1937 году^1 . В настоящее
время нет возможности установить, было ли признание П. И. Лукиных
произнесено им самим под давлением следователя, или оно было сочинено в
кабинетах НКВД и дано подследственному лишь на подпись, а сводку
«диверсий» следователь составил на основании документов, поступивших в
НКВД из депо ранее.

^1 Протокол допроса Лукиных Павла Ивановича. От 8.08.1937 г. // ГОПАПО.
Ф. 643/2. On. 1, № 26824. Л. 7-8.


Для следователя эти записи в следственном деле становились бесспорным
доказательством антисоветской вредительской деятель­


ности допрашиваемого. Да Павел Иванович особо и не противоречил
следователю, подписывая «изобличающие» его показания.

В 1937 году профессиональному машинисту Лукиных было 45 лет, и повидал
он многое. Прошел через Гражданскую войну: был мобилизован в армию
Колчака в 1919 г., служил в Красной ар­мии в 1920-1921 гг. В 1930-1933
годах состоял в ВКП(б), но был исключен как «белогвардеец» во время
очередной из партийных чисток рядов.

Жил Лукиных в восьмиквартирном доме для рабочих пос. Водо­раздельная.
Семья была по тем временам обыкновенная: жена, двое детей — 22-летняя
дочь Раиса и 6-летний сын Валерий; да его роди­тели, по возрасту уже
пенсионеры. Брат жил в Перми, сестра Мария была замужем и жила, по всей
видимости, отдельно...

В анкете арестованного местом рождения указан г. Усолье, село Веретея
Свердловской области. Образование: 3 группы сельской школы. Свою
профессиональную карьеру рабочего Павел Иванович начал еще до революции,
о чем и было указано в анкете арестованно­го в графе о дореволюционном
социальном положении. Судимостей он не имел, репрессиям ранее не
подвергался, в участии в бандах или к. р. восстаниях не обвинялся.

Единственным недостатком биографии можно считать указание на службу в
белой армии в качестве добровольца. Но ровесники Лу­киных знали, что в
Гражданскую войну рабочие железной дороги, а значит, и депо ст.
Водораздельная принудительно мобилизовались в армию и белыми, и
красными, когда местность попадала под конт­роль какой-либо из армий.

Арестовали Павла Ивановича 6 августа 1937 г., на второй день после
официального начала массовой операции органов НКВД, инициированной
Оперативным приказом народного комиссара внутренних дел № 00447 «Об
операции по репрессированию быв­ших кулаков, уголовников и др.
антисоветских элементов». Приказ предписывал местным органам НКВД
произвести широкомасштаб­ные аресты внутренних врагов, которые согласно
материалам следс­твия по антисоветским формированиям в больших
количествах за­таились в сельских районах страны: «В деревне осело
значительное количество бывших кулаков, ранее репрессированных,
скрывшихся от репрессий, бежавших из лагерей, ссылки и трудпоселков.
Осело много в прошлом репрессированных церковников и сектантов, быв­ших
активных участников антисоветских вооруженных выступле­ний. Остались
почти нетронутыми в деревне значительные кадры


антисоветских политических партий (эсеров, грузмеков, дашнаков,
мусаватистов, иттихадистов и др.), а также кадры бывших активных
участников бандитских восстаний, белых, карателей, репатриан­тов и т.
п.»^1 .

С большим трудом в фигуре Павла Ивановича Лукиных можно было увидеть
участника белого движения. Для своего железнодо­рожного начальства он
был одним из ценных работников: профес­сиональным машинистом с большим
опытом работы, которому мож­но было доверить управление неисправным
паровозом, когда срочно требовалось — несмотря на все объективные
трудности — выполнять работу и план. Иначе сложно понять, почему
начальник депо через де­сять дней, дождавшись, чтобы скандал с поломкой
паровоза № 1030 утих, вернул его на работу в прежней должности. Разве
что встать на позицию оперуполномоченного 3-го отделения УГБ Головнина,
кото­рый начал допрос с вопроса «В какое время вы ушли в гражданскую
войну к белым» и далее использовал по преимуществу обличающие
формулировки: «Следствием установлено, что вы, будучи враждебно
настроены к советской власти, на всем протяжении работы маши­нистом
паровоза проводили диверсионную деятельность и антисо­ветскую агитацию.
Вы подтверждаете это?».

Но со следователем вряд ли можно согласиться. И не только пото­му, что
Лукиных Павел Иванович был впоследствии реабилитирован. Для проводившего
оформление следственных документов оперупол­номоченного Головнина (если
это делал он сам), как и для многих других реальных исполнителей
репрессивных приказов, арестован­ные не были подозреваемыми, которых
следовало в чем-то изобли­чать, доказывать их вину документально. Нет,
подследственные были материалом, из которого требовалось организовать —
согласно опре­деленным правилам и технологиям — повстанческие и
контррево­люционные сети. Факты их биографий, отношения на производстве,
дружеские связи — все это становилось компонентом составленной заранее
схемы их контрреволюционной деятельности.

^1 Оперативный приказ народного комиссара внутренних дел Союза ССР. №
00447 от 30.08.1937 г. // Книга памяти жертв политических репрес­сий. —
Ульяновск, 1996. Т. 1. С. 766.


И здесь рабочий статус Павла Ивановича, как и многих других
арес­тованных и осужденных тройками УНКВД в 1937-1938 гг. уральских
рабочих, позволял превратить фигуру простого, хотя и квалифициро­ванного
машиниста в члена повстанческой сети, регулярно организу­


ющей диверсии против советской власти. Начальник депо Девин был назначен
на роль руководителя повстанцев. Он был арестован летом 1937 г., еще до
начала массовых арестов, инициированных приказом № 00447. Но работа под
его руководством вошла в дело Лукиных как отягчающая вину арестованного
строчка обвинительного заключения, оперативно подготовленного
следователем через четыре дня после ареста Павла Ивановича:
«...Произведенным расследованием установ­лено», — говорилось в
документе, — «ЛУКИНЫХ Павел Иванович враждебно настроен к Советской
власти, имел тесную связь с осужден­ными за разрушение транспорта —
ДЕВИНЫМ и НИКОЛАЕВЫМ, лично сам и по их указанию проводил диверсионную
деятельность по разрушению паровозного парка. Кроме того, систематически
проводил среди рабочих к-р троцкистскую агитацию, восхвалял бандита
ТРОЦ­КОГО и дискредитируя мероприятия, проводимые Сов. Властью и вождей
партии и правительства»^1 .

На основании обвинительного заключения, без судебных про­цедур тройка
при УНКВД Свердловской области 19 августа 1937 г. приговорила П. И.
Лукиных к расстрелу с формулировкой: «Об­виняется в том, что являлся
членом ликвидированной к-р дивер­сионной организации, по заданию которой
в 1936-1937 г. на ж.-д. транспорте вывел из строя 3 паровоза, совершил
ряд аварий на транспорте»^2 .



Массовые репрессии по приказу № 00447 и рабочие

^1 Обвинительное заключение от 10.08.1937 // ГОПАПО Ф. 643/2. On. 1, №
26824. Л. 21.

^2 Выписка из протокола Заседания тройки при УНКВД Свердловской
области от 19 августа 1937 г. // ГОПАПО. Ф. 643/2. On. 1, № 26824. Л. 28.


Оперативный приказ № 00447 инициировал кампанию по про­ведению самой
масштабной для Прикамья репрессивной акции ор­ганов НКВД. Особенностью
операции стала ее антирабочая направ­ленность. И это тем более
удивительно, что в тексте приказа в череде классово чуждых элементов или
враждебно настроенных групп рабо­чие никак не упоминаются. В приказе
встречается лишь невнятная фраза о враждебных элементах, которые
скрываются в городах и орга­низуют диверсии на заводах: «Часть
перечисленных выше элементов, уйдя из деревни в города, проникла на
предприятия промышленнос­ти, транспорт и строительство <...>. Как
установлено, все эти анти­


советские элементы являются главными зачинщиками всякого рода
антисоветских и диверсионных преступлений как в колхозах и совхо­зах,
так и на транспорте и в некоторых областях промышленности»^1 .

Считать это указанием на рабочих сложно, ведь «контингенты, подлежащие
репрессии», обозначены вполне определенно. Среди них сразу можно
обнаружить кулаков — старых и затаившихся клас­совых противников новой
власти, трудпоселенцев, не оставивших мысли о вредительстве, прочие
социально опасные элементы, состо­явшие в повстанческих, фашистских,
террористических и бандитских формированиях, членов антисоветских партий
и даже уголовников, которые таким соседством превращались в классовых
врагов совет­ской власти.

Классовый подход к определению врагов, как он был артикули­рован в
тексте приказа № 00447, делал запланированную кампанию похожей на
«кулацкую операцию», проведенную органами ОГПУ в 1929-1931 гг.
Отступление от номинирования врагов советской влас­ти на языке истории
революционной или партийной борьбы, как-то: «белогвардейцы»,
«троцкисты», «зиновьевцы» и т. п., оправдывал масштаб репрессий. Ведь
«разоблачение» контрреволюционных элементов органами НКВД происходило
постоянно на протяжении 1930-х гг. и не было чем-то необычным в
репрессивной политике властей. Похожими на «кулацкую» кампанию были и
процедуры реализации намеченной по приказу № 00447 операции: разбивка
ра­зоблаченных врагов на категории и использование упрощенной про­цедуры
судопроизводства в виде троек при УНКВД. Также отметим, что репрессиям в
1937-1938 гг. подверглись люди, уже ставшие жер­твами сталинского ОГПУ в
1929-1930 гг. Тем не менее, будет истори­ческой ошибкой считать обе
репрессивные кампании тождественны­ми. В 1929-1930 гг. борьба с
«кулаками» проходила вне городов и не коснулась рабочего класса.
Согласно тексту приказа могло показать­ся, что следовало ожидать чего-то
подобного и в этот раз. Реальность оказалась совсем иной.

^1 Оперативный приказ народного комиссара внутренних дел Союза ССР. №
00447 от 30.08.1937 г. // Книга памяти жертв политических репрес­сий.
1996. Т. 1. С. 766.


Из 7959 человек, репрессированных в ходе кулацкой операции, о которых
есть сведения в базе данных Государственного обществен­но-политического
архива Пермской области (ГОПАПО), почти по­ловина — 44,8 % (3565
человек) по роду своей деятельности являют­


ся рабочими. Род занятий еще около 300 человек мы бы определили так:
скорее рабочий, чем крестьянин^1 .



Источники исследования

Остановимся на источниках проведенного исследования по мас­совой
операции против рабочих Прикамья в 1937-1938 гг. Работа опирается на
статистические и историко-архивные методы обработ­ки данных, полученных
в результате изучения архивно-следствен­ных дел, находящихся на хранении
в Государственном общественно-политическом архиве Пермской области.

На основании статистической обработки доступного массива данных о
репрессиях были выделены этапы репрессий, определены территориальные
анклавы, подвергшиеся наибольшей и наименьшей чистке. Затем из общего
массива архивных документов об арестован­ных и осужденных рабочих были
отобраны следственные дела, пред­ставляющие разные временные этапы и
регионы реализации репрес­сивной операции на территории Прикамья.

В одном деле часто объединены материалы следствия на 5-10 чело­век,
оформленных в ходе операции как «повстанческое отделение». В де­лах,
состоящих из 3-4 томов, представлены следственные документы в отношении
нескольких десятков человек. В большинстве случаев «пов­станческие»
группы относительно однородны, т. к. формировались они из работников
одного предприятия или жителей определенного посел­ка. Но точно так же
причиной объединения в группу могла стать и дата ареста или допроса,
или, например, содержание арестованных в одной камере. Технологии
фабрикации дел о контрреволюционных органи­зациях, использовавшиеся
работниками НКВД, были незамысловаты. В этом случае в одну повстанческую
ячейку могли войти люди самых разных профессий и социальных статусов.

^1 В ходе исследования была использована база данных на
репресси­рованных в Прикамье в 1937-1938 гг. Она была составлена
работниками Государственного общественно-политического архива Пермской
области (ГОПАПО) и включает в себя следующие сведения: фамилию,
националь­ность, социальное положение арестованного, его профессию и
место работы, место проживания до ареста, дату ареста и осуждения,
обвинения при аресте и при осуждении, кем арестован и кем осужден, а
также приговор и информа­цию о прекращении дела. Данные были обработаны
при помощи программы SPSS.


В материалах одного из следственных дел мы обнаруживаем дан­ные о
повстанческом взводе из девяти человек. Дело привлекает вни­


мание социальной разношерстностью арестованных. Сложно опреде­лить
сразу, что заставило следователя сформировать из них повстан­ческую группу.

Филимонов Георгий Александрович — агроном из служащих, ра­ботал учителем
черчения и рисования в средних школах № 2, 3 и 5 г. Соликамска.
Арестован 29.10.37.

Юркин Дмитрий Тимофеевич — конюх на опытном поле Соли­камского 1-го
калийного рудника, в 1929 г. осужден на 8 лет по 58-10. Арестован 27.10.37.

Утробин Григорий Семенович — сторож при Соликамском совхо­зе, осужден в
1929 г. по 58-10-11 на 8 лет коллегией ОГПУ Свердлов­ской области.

Галкин Василий Михайлович — плотник Соликамского сельхоз-комбината, из
крестьян. С февраля по июль 1919 г. служил в белой армии Колчака рядовым
добровольцем. В 1931 году был судим по ст. 79 за невыполнение
государственных заданий и приговорен к 2 го­дам лишения свободы.
Арестован 27.10.37.

Евдокимов Иван Иванович — рядовой пожарной охраны Соли­камского совхоза.
Из крестьян. В бланке арестованного отмечено, что служил в белой армии
Колчака рядовым в 1919 г. Арестован 27.10.37.

Галкин Александр Михайлович — разнорабочий Соликамской
сельско-хозяйственной опытной станции. По социальному проис­хождению —
из крестьян-кулаков. В анкете арестованного отмечено, что с марта по
июль 1919 г. служил в белой армии Колчака рядовым добровольцем. В 1933
г. судим по закону от 7 августа. Приговорен к 10 годам, отбыл 6 месяцев.
Арестован 27.10.37.

Сидоров Степан Иванович — чернорабочий калийного комбина­та. Из
крестьян. Отмечено, что служил в царской армии. В красной армии с 1920
по 1921 гг. Арестован 27.10.37.

Скупченко Василий Иванович — трудпоселенец, электромото­рист
Соликамского совхоза. В анкете арестованного написано, что в 1930 г.
раскулачивался. Арестован 27.10.37.

^1 См.: Архивно-следственное дело по обвинению Филимонова Георгия
Александровича и др., всего 9 чел. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 12428.


Юркин Иван Иванович — чернорабочий, сторож при сельхозком-бинате
Соликамского калийного рудника. В анкете в графе «соци­альное
происхождение» отмечено, что он из кулаков, а затем указано, что в 1919
г. по мобилизации служил в белой армии рядовым. Арес­тован 27.10.37.^1

^

Перед нами образец произвольной амальгамы, когда в диверси­онную группу
сведены люди, совершенно чуждые друг другу. Та­кая социальная
неоднородность репрессированных иллюстрирует реальное отношение
следователей НКВД к социальным статусам и характеристикам. Они попросту
игнорировались. Для следовате­ля социальные достижения и жизненные
коллизии арестованных были набором деталей, используемых в
конструировании обвине­ния в диверсионной деятельности, участии в
повстанческой контр­революционной организации, шпионаже, на крайний
случай — ан­тисоветской агитации.

Эти девять человек, скорее всего, были объединены в повстанчес­кий взвод
совершенно случайно. Их совместное присутствие в тюрь­ме Соликамского РО
УНКВД после 27 октября 1937 г. (общей для всех даты ареста) стало
достаточным основанием для фальсифика­ции допросов и создания единого
обвинительного заключения.

Аресты рабочих производились в больших масштабах. Поэтому обычно
следователю не составляло особого труда объединить в от­деление или
повстанческий взвод арестованных на одной шахте или на заводе. Несложно
было сконструировать антисоветскую органи­зацию и из жителей
спецпоселка, которых следователь «разоблачал» как затаившихся врагов
советской власти.

Спустя десятилетия, на допросе 25 мая 1955 г., бывший
оперупол­номоченный Ворошиловского РО НКВД Гаврилов Г. Н. рассказывал о
методах формирования такой группы: «Из числа арестованных следователь
выбирал более грамотных лиц, с учетом их социально­го происхождения,
занимаемой должности и искусственно вокруг этих лиц создавал
контрреволюционные диверсионно-повстанчес-кие организации, делая
наиболее грамотных резидентами [иностран­ных государств. — А. К.], путем
составления фиктивных протоколов допроса»^1 .

^1 См.: Протокол допроса Гаврилова Г. Н.// ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д.
12141. Л. 64.

^2 Обвинительное заключение. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 12428. Л. 86.


В результате такой фальсификации в обвинительном заключении Филимонова
Г. С. уже называют главой контрреволюционно-повстан­ческого отделения и
«бывшим белым офицером-поручиком»^2 . Та­ким своеобразным способом
выполнялась установка на раскрытие повстанческой сети, которая по
замыслу ее творцов в Свердловской


области — Дмитриева, Дашевского и Кричмана — должна была ох­ватывать
весь Урал. А чин белогвардейского офицера-поручика, при­своенный главарю
повстанческой группы в последний момент, стал декоративной деталью,
украшающей результат работы местных орга­нов НКВД.

В связи с невозможностью установить какие-либо рамки следо­вательского
произвола вряд ли стоит особенно доверять данным, внесенным в Анкету или
Протокол допроса арестованного. Они за­полнялись так, как было
необходимо для раскрытия враждебного за­говора и контрреволюционных
действий арестованных.

Масшабность арестов вынуждала следователей работать на пре­деле сил. Тот
же Гаврилов Г. Н. сообщал, что людей для ведения следствия не хватало.
Проблему дефицита кадров решали просто — к работе привлекались
«...работники милиции и пожарной охраны и военнослужащие строевых частей
НКВД»^1 . Отсутствие опыта у та­ких следователей сказывалось на качестве
оформления документов. В делах заметна явная небрежность:
рассогласованность даты ареста и допроса, отсутствие некоторых бумаг и т. п.

^1 См.: Протокол допроса Гаврилова Г. Н.// ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д.
12141. Л. 63.


В целом можно сказать, что основными документами следствен­ного дела
являлись: постановление об избрании меры пресечения и предъявлении
обвинения (или два постановления: об избрании меры пресечения и о
привлечении к следствию в качестве обвиняемого); ор­дер на производство
обыска и арест граждан; протокол обыска; опись имущества арестованного;
паспорт и другие удостоверения личности, а также фотокарточки, изъятые
при обыске; анкета арестованного; за­явление о желании дать
признательные показания; протокол допроса арестованного; протоколы
допроса (или выписки из них) лиц, упо­минавших подследственного в своих
показаниях; протоколы очных ставок; обвинительное заключение; выписка из
протокола заседания тройки при УНКВД Свердловской области. Иногда в деле
встреча­лись меморандумы секретных сотрудников НКВД, информирующих
своего куратора о настроениях среди рабочих или об антисоветских
высказываниях отдельных лиц, причем не всегда это касалось
под­следственных. Следственное дело пополнялось документами,
свиде­тельствующими о дальнейшей судьбе осужденного тройкой, среди них:
переписка родственников с органами НКВД (МГБ), документы о реабилитации,
справки об арестованном, направленные админист­рацией ИТЛ по запросу
органов НКВД, и т. п.


Дело, касающееся большой группы арестованных, может содер­жать протоколы
допроса арестованных в 1938-1940 гг. работников НКВД. Иногда их заменяет
выписка, обычно составленная сотрудни­ком КГБ в 1955-1957 гг. по
материалам протоколов допросов. В этих документах бывшие энкавэдэшники,
оправдываясь, рассказывали о методах ведения следствия и технологиях
получения признательных показаний. Справки, так же как и протоколы
допроса бывших работ­ников НКВД, были выдержаны в разоблачительном стиле
и характе­ризовали следствие 1937-1938 гг. как основанное на
фальсификаци­ях и принуждении.

Можно отметить следующую зависимость: чем более многочислен­ной была
группа арестованных рабочих, оформленная как подразделе­ние
повстанческой организации, тем больше документов самого раз­ного
свойства хранится в деле, которое может насчитывать несколько томов. В
одиночных следственных делах документов немного.

Наиболее полный набор документов, оформлявшихся при аресте, содержится в
делах августа 1937 г., а затем декабря 1937 г. и января 1938 г., когда
органы НКВД стали массово арестовывать «инобазу», то есть действующих,
но, главным образом, потенциальных диверсан­тов, шпионов, разведчиков
сопредельных государств. Отметим, что в ноябре 1937 г. в делах
появляется масса написанных от руки личных заявлений арестованных на имя
следователя с выражением желания дать признательные показания о
контрреволюционной деятельности. Такое заявление имело стандартную
форму: в обязательном порядке содержало информацию о повстанческой
организации: фамилию ее руководителя, вовлекшего заявителя в
антисоветскую деятельность, и список остальных членов контрреволюционной
группы. В это же время протоколы допросов начинают оформляться в виде
машино­писного текста, в котором имелась, но могла и отсутствовать
личная подпись арестованного.

В конечном счете, работа с материалами архива позволила автору изучить
следственные дела, содержащие информацию о том, как было репрессировано
более четырехсот человек из различных районов Пермского края. Отметим,
что в 1937-1938 гг. Пермский край был составной частью Свердловской
области, поэтому местные районные и городские отделы НКВД согласно
установленной иерархии подчи­нялись Управлению НКВД по Свердловской области.

Особый комплекс информации о развертывании операции против рабочих был
получен в результате статистической обработки масси­ва данных о
репрессированных жителях Прикамья. Из него следует, что тройкой при
УНКВД Свердловской области за период прове­


дения массовой операции по приказу № 00447 было репрессирова­но 7959
человек. Здесь нужно подчеркнуть, что эти данные не могут считаться
окончательными, т. к. для некоторых репрессированных не указан судебный
орган, вынесший приговор, что не позволяло учиты­вать это лицо среди
отобранного массива. Возникали сложности при детальной обработке,
представленной в базе информации, т. к. не все арестованные заполняли
графы, касающиеся места работы или про­фессии. Встречалось и
дублирование сведений, когда один человек упоминался дважды. Выделение
среди этого массива тех, кого можно было считать рабочим, также
наталкивалось на ряд трудностей. Глав­ной из них была двойственность
статуса людей рабочих профессий, в графе «социальное положение»
записанных крестьянами. Тех из них, кто работал в МТС или на заготовке
леса, мы классифицировали как рабочих, те же, кто считался колхозником
или не дал сведений о месте трудоустройства, из основного массива
рабочих исключались. Таковых оказалось около 300 человек.

Собственно рабочих Прикамья, прошедших через тройку при УНКВД
Свердловской области, оказалось 3565 человек, что состави­ло 44,8 % от
общего числа репрессированных в 1937-1938 гг., сведе­ния о которых
доступны в упомянутой базе данных.