Массовый террор в Прикамье в 1937-1938 гг 8/10

Подготовка к массовой операции

Выбор жертв начался в июле 1937 г. по специальным директивам НКВД[36]
<36>. К сожалению, прямых документов НКВД и
административ­но-партийных органов о подготовке операции в Пермском
районе Свердловской области найдено не было. Поэтому попытаемся
вос­становить по архивно-следственным делам и косвенным источникам
факторы, повлиявшие на включение конкретного человека в списки на арест
и отнесение его к первой или второй категории.

Приказ определял «контингента, подлежащие репрессии»: быв­шие кулаки,
судимые за антисоветскую деятельность, бывшие чле­ны антисоветских
партий, белые, «изобличенные <...> участники <...> повстанческих
организаций, фашистских, террористических и шпионско-диверсионных
формирований» и др.[37] <37> Таким образом, в списки
репрессируемых должны были попасть люди, каким-ли­бо образом
зафиксированные в специальных формулярах НКВД («бывшие», судимые,
проходящие по оперативным разработкам за антисоветские высказывания,
активные церковники). Пункт 5 раз­дела «Контингента, подлежащие
репрессии» приказа № 00447 давал возможность вовлекать в круг действия
приказа любого граждани­на — «изобличенного следственными и проверенными
агентурными материалами <...> участника повстанческих организаций».


Из 20 арестованных в селе Кояново 5 человек имели почти без­упречную для
того времени биографию[38] <38>: три человека из семей
крес­тьян-бедняков и не судимых, один — несудимый середняк, один — из
семьи служащего (писарь). Бывших кулаков, торговцев, мулл — де­сять
человек, восемь человек — ранее судимых, но ни одного по 58 ста­тье.
Среди расстрелянных были раскулаченный и ранее судимый мул­ла, активные
верующие села (из семей крепких крестьян и муллы) и директор МТС из
крестьян-бедняков, член ВКП(б). Таким образом, мы видим, что в списки 1
категории попадали не только «бывшие».

Первые документы на верующих мусульман в архивно-след­ственном деле
датируются еще 1926 г., следующие материалы 1934 и 1936 гг. — это доклад
о съезде мусульман[39] <39> и доносы о контрреволю­ционной
агитации пермских и кояновских мусульман. Наблюдение за «церковниками»,
сбор агентурного материала велись уже более 10 лет. Вероятно, они
действительно выражали недовольство поли­тикой советской власти,
особенно в области религии.

Допрошенный в 1939 г. Былкин Василий Иванович — замести­тель начальника
Пермского горотдела НКВД — рассказал, что «ку­лацкой операцией» в
Пермском районе руководил он: «...прежде чем приступить к операции я
имел приказ по управлению НКВД и до­полнительно для развертывания этой
операцией приезжал в Пермь капитан Кричман[40] <40>, который
велел подобрать ему весь материал, ко­торый имелся в Горотделе и
представить ему на утверждение. Арест этих кулаков санкционировался
лично Кричманом. Масса кулаков была взята из числа высланных с
погранполосы, проживающих в трудпоселениях Пермской области. Основным
материалом для их ареста служили агентурные материалы и формуляры, что я
считал вполне достаточным»[41] <41>.

Примерно то же показал оперуполномоченный Тюрин Михаил Александрович:
«До декабря 1937 г. на весь контингент арестованных, которые числились
за 4 отделением, имелись агентурные разработки и дела-формуляры, на
основании которых были произведены аресты,


и велось следствие»[42] <42>. В Кояново не было высланных
трудпоселенцев, но агентурные разработки и дела-формуляры на актив
мечети были.

Директор МТС М. М. Смышляев был обвинен в участии в повстан­ческой
организации. Дело об «антисоветской террористической пов­станческой
организации», включающей в себя почти все админис­тративно-хозяйственное
руководство Свердловской области — от первого секретаря обкома партии до
председателя колхоза, было за­ведено НКВД еще летом 1937 г. Арестованный
22 мая 1937 г. первый секретарь Свердловского обкома партии ВКП(б) И. Д.
Кабаков 28 мая начал давать нужные следователям показания[43]
<43>. Во «вредительскую организацию» вовлекалось все больше и
больше руководителей — сек­ретари горкомов и окружкомов, директора
заводов и трестов. Весной и летом 1937 г. были арестованы пермские
руководители — А. Я. Голы-шев (первый секретарь Пермского горкома), А.
И. Старков (председа­тель Пермского горсовета). В протоколах допроса
Старкова появляет­ся фамилия Смышляева — в качестве руководителя
кояновского пов­станческого взвода[44] <44>. Причем этот допрос
датируется 29 августа 1937 г., а Смышляев был арестован 26 августа, т.
е. арест был произведен не на основе показаний Старкова, а заранее.

16 мая 1939 г. был допрошен следователь НКВД Ф. Г. Лизунов; он
рассказал, что текст допроса Старкова был им «вымышлен»[45] <45>,
т. е. Лизунов придумывал «преступления» для уже арестованных людей.
Вероятно, директор МТС Смышляев попал в список первой катего­рии вместе
с другими хозяйственными руководителями Пермского района, которые
«...организованно вели подрывную вредительскую работу, направленную к
провоцированию массового недовольства в деревне и городе» вследствие
ошибочных хозяйственных решений, срыва сроков сева и др.[46] <46>

Недовольство, по всей вероятности, действительно было, и сле­дователи в
«вымышленные протоколы» вписывали то, что ранее


оперативники слышали от осведомителей, — критику поступков начальства:
М. М. Смышляев в 1936 г. не вовремя построил мастер­ские для ремонта
техники, в результате в посевную кампанию 1937 г. техника часто
ломалась[47] <47>. Вряд ли эти суждения придуманы следова­телем
НКВД Лизуновым, вернее, только интерпретированы им как осознанная
«вредительская деятельность». Арестованные в сентябре 1937 г.
административно-хозяйственные руководители села Кояново также обвинялись
в участии в контрреволюционной повстанческой организации, которой
руководил Смышляев. У каждого руководите­ля были свои хозяйственные
упущения: падеж скота, непредоставле­ние людей на лесозаготовки,
растраты и др. Но они попали во вто­рую категорию арестованных. Зам.
начальника Пермского горотдела НКВД В. И. Былкин на допросе 5 апреля
1939 г. показал: «наиболее грамотные арестованные назначались
руководителями организаций, а остальные — рядовыми ее членами»[48]
<48>.

Таким образом, в селе Кояново в списки на арест попали активные верующие
люди и мулла, за которыми давно вели наблюдение органы НКВД и
административно-хозяйственное руководство села, которое было обвинено в
преднамеренном вредительстве в составе контрре­волюционной организации.
Мусульмане были отнесены в первую категорию («наиболее враждебные»),
также к первой категории был отнесен Смышляев, как «наиболее грамотный»
и самый крупный ру­ководитель села[49] <49>. Остальные
административно-хозяйственные руко­водители села были отнесены ко второй
категории. Вероятно, в поле зрения НКВД они попали благодаря документам
горсовета, который весной-летом 1937 г. принимал постановления об их
ошибках и недо­четах в административно-хозяйственной деятельности.

Арестованный в декабре 1937 г. замдиректора МТС С. С. Волегов, судя по
вымышленным протоколам допроса Смышляева от 3 октяб­ря 1937 г., также
был включен в заранее составленные списки на арест (был перечислен в
составе кояновского повстанческого взвода). Но по каким-то причинам он
не был арестован в сентябре-октябре 1937 г.


(когда арестовывали по 2 категории). Можно предположить, что в
со­ставленные еще в июле[50] <50> списки вносились некоторые
корректировки.

Арестованные в 1938 г. заранее в списки внесены не были. Аресты имели
определенный повод, после чего следователи пытались вклю­чить их в
повстанческую организацию.



Ход операции

Таблица 1

Даты арестов и вынесения приговоров



Дата



Арест



Кем арестован



Приговоры



Кем осужден

06.08.1937



б[51] <51>



НКВД













26.08.1937



I^2



НКВД













11.09.1937











5^3



ВМН



Тройкой

13.09.1937



I^4



Горпрокуратурой^5













26.09.1937



I^6



НКВД













27.09.1937



I^7



НКВД













28.09.1937



5^8



НКВД













10.10.1937











I^9



ВМН



Тройкой

28.10.1937



I^10



Милицией[52] <52>













30.10.1937



I^12



НКВД













15.11.1937











10^13



10/8 лет



Тройкой

18.12.1937



I^14



НКВД













04.01.1938



I^15



НКВД













17.01.1938











I^16



ВМН



Военной коллегией Верхов­ного суда СССР

13.04.1938



I^17



Милицией^18













05.04.1939











I^19



6 лет



Перм. облсудом





20







18









^1 Актив мечети.

^2 Директор МТС.

^3 Актив мечети.


^4 Бывший председатель сельсовета Беляев Ш.

^5 В тот же день отпущен под подписку о невыезде. С 01.11.1937 г. дело
передано за ГО НКВД.

^6 Председатель колхоза Максудов Г. Б.

^7 Бывший работник сельсовета Беляев X.

^8 Административно-хозяйственное руководство села.

^9 Мулла Тайсин.

^10 Тракторист МТС — Трутнев П. И.

^11 «Как социально-вредного и опасного хулигана» из постановления
участкового
инспектора 4 отделения Пермского управления милиции, 28.10.1937 г. //
ГОПАПО.
Ф. 641/1. On. 1. Д. 6857. Л. 1, 23.

^12 Старший механик МТС — Попов И. В.

^13 Административно-хозяйственное руководство села.

^14 Замдиректора МТС — Волегов С. С.

^15 Учитель Сайманов А. Ф.

^16 Директор МТС Смышляев М. М.

^17 Мурсалимов Фатых Земилевич.

^18 03.06.1938 г. переведен в НКВД с переквалификацией на 58 статью.

^19 Мурсалимов Фатых Земилевич.





Из данных, представленных в таблице, видно, что было два пика арестов —
6 августа и 28 сентября 1937 г. Первыми были арестова­ны, согласно
приказу № 00447, «наиболее враждебные», отнесенные к 1 категории. Это
были мулла и наиболее активные верующие, вхо­дящие в совет мечети.
Следствие по арестованным 6 августа было за­кончено 10 сентября (36
дней). Вынесение приговоров тройкой про­исходило в два этапа — 11
сентября и 10 октября 1937 г., расстрелы соответственно — 20 сентября и
20 ноября. Отдельно был осужден и расстрелян мулла Тайсин Мулазьян.

Следующий пик арестов начался 26 сентября и длился до 28 сен­тября —
было арестовано семь человек. Среди них были председа­тель колхоза,
секретарь сельсовета, два бригадира, два колхозника и один охранник МТС
(на момент ареста). Если посмотреть, какой была жизнь этих простых
колхозников 3-4 месяца назад, то окажет­ся, что еще недавно они были
работниками сельсовета или членами правления колхоза[53] <53>.
Таким образом, всех семерых объединяет прина­длежность в настоящем или
недавнем прошлом к административно-хозяйственным структурам села. К этой
группе необходимо отнести


арестованного еще 26 августа М. М. Смышляева — директора МТС, Беляева
Шарифа (арест 13.09) — председателя сельсовета, И. В. По­пова (арест
30.10) — старшего механика МТС и С. С. Волегова (арест 18.12) —
заместителя директора МТС по политчасти. Всего было арестовано
одиннадцать человек из административно-хозяйственно­го руководства села.
На этих арестованных было заведено три дела: первое — на директора
МТС[54] <54>, второе — на группу арестованных с 26 сентября по 30
октября[55] <55>, третье — на Волегова[56] <56>. О том,
что это в принципе одно «дело», говорят пересекающиеся во всех допросах
фамилии и структура «повстанческой организации». В протоколах допросов
Смышляева имеются описания общей структуры повстан­ческой антисоветской
организации и фамилии кояновского повстан­ческого взвода[57] <57>
— все арестованные административно-хозяйствен­ные руководители села.

Арестованный первым директор МТС был приговорен 17.01.1938 г. выездной
сессией военной коллегии Верховного суда СССР на осно­вании
постановления ЦИК СССР от 01.12.1934 г. к расстрелу, девять человек было
приговорено тройкой 15.11.1937 г. к 10 и 8 годам ИТЛ. На арестованного
последним Волегова (10.02.1939 г.) Облпрокурату-рой дело было прекращено.

В селе Кояново аресты по первой категории проходили в течение августа
месяца (06.08 был арестован актив мечети, 26.08 — директор МТС),
следствие по мусульманскому духовенству было закончено 10.09, а 26.09
начались аресты по второй категории. Можно предполо­жить, что второй
этап операции, строго оговоренный в приказе[58] <58>, начал­ся в
период между 10 и 26 сентября 1937 г. Расстрельное дело Смыш­ляева было
передано на рассмотрение военной коллегии Верховного


Суда СССР только в конце декабря 1937 г., но оно было напрямую свя­зано
с многочисленными арестованными по второй категории.

Арестованный 4 января 1938 г. учитель Сайманов Абдулла попал в поле
зрения НКВД за случайную описку — в декабре 1937 г. напи­сал на доске в
классе «кто занимается растранжириванием колхоз­ной собственности, тот
является честным колхозником»[59] <59>. Мл. лей­тенант НКВД Ф. Г.
Лизунов в феврале 1938 г. попытался включить его в контрреволюционную
повстанческую организацию, руководи­мую из Японии. Уже 08.02.1938 г.
дело было окончено и вынесено обвинительное заключение: «являлся
участником Японской дивер-сионно-повстанческой организации», дело
подлежало направлению на тройку НКВД[60] <60>. Но механизм
массовых репрессий уже факти­чески не работал — дело Сайманова на тройку
отправлено не было. Осенью 1938 г. вновь начались допросы, вел их уже
другой следо­ватель — сержант ГБ Чубуков, а 27 сентября 1939 г. Сайманов
был освобожден. Почти так же было приостановлено дело на Волегова в
конце января 1938 г.

Арестованному 13 апреля 1938 г. Мурсалимову Фатыху никаких
контрреволюционных, повстанческих, террористических деяний не пытались
приписать. Хотя в целевые группы приказа № 00447 он подходил идеально.
Из семьи крупного кулака, был раскулачен, в ав­густе 1937 г. вернулся в
село из заключения (за хулиганство), вернув­шись, не работал — занимался
спекуляцией сельхозпродуктами. Был арестован милицией за хулиганство и
спекуляцию[61] <61>, хотя хулиганство имело явную политическую
окраску — ругал матом представителей сельсовета, пришедших переписывать
скот, и разорвал уже готовые переписи. Тем не менее, на допросах в
милиции спрашивали только о его хулиганских действиях. Арестованный той
же милицией за хули­ганство 28.10.1937 г. П. И. Трутнев был сразу же
передан в НКВД, где ему следователем Каменских было инкриминировано
участие в контр­революционной повстанческой организации. Вернувшийся в
августе 1937 г. из заключения в Пермской тюрьме Мурсалимов Фатых не
по­пал в арестные списки, вероятно, именно поэтому занятые плановыми


арестами сотрудники НКВД так долго не обращали на него внимания. Так,
допрошенные в апреле 1938 г. свидетели показывали, что в
авгус­те-сентябре 1937 г. Мурсалимов угрожал председателю колхоза (месть
за конфискованное имущество), агитировал против колхозов, на что был
составлен акт и отправлен в народный суд[62] <62>. Но Мурсалимов
был арестован Пермским межрайсектором РК милиции по ст. 73-107 УК[63]
<63>.

Можно предположить, что в конце января — начале февраля 1938 г. отправка
завершенных дел на рассмотрение тройки была приостанов­лена и, к счастью
для кояновцев, возобновлена не была.

Из двадцати арестованных кояновцев восемнадцать человек было осуждено,
причем один (Мурсалимов Фатых) — уже после оконча­ния «кулацкой
операции». Семь человек было арестовано по 1 кате­гории в августе 1937
г. и десять человек — по 2 категории в течение сентября-декабря 1937 г.
Всех их арестовали по заранее составлен­ным спискам, о чем
свидетельствуют наличие давних оперативных разработок и вымышленные
протоколы допросов со списками участ­ников повстанческих организаций.

П. И. Трутнев, арестованный милицией за драку 28 октября 1937 г., вполне
соответствовал целевым группам приказа 00447 — «уголов­ники, ведущие
преступную деятельность...». Он уже был дважды су­дим за хулиганство,
отбывал наказание, 18 октября 1937 г. в клубе села Курашим во время
танцев начал драку. Из милиции был передан в НКВД и включен в список
повстанческого взвода, возглавляемого Смышляевым.



Дело о «националистической контрреволюционной повстанческой организации»

Дело № 26356 состоит из 4 томов и объединяет четырнадцать че­ловек —
пермское и кояновское мусульманское духовенство и актив­ных верующих.

Начинается дело с собранных НКВД данных на мусульман г. Перми и
Пермского района. Самый ранний документ относится к 1926 г. — это доклад
о съезде мусульман 4 Горно-Уральского района Уральской области[64]
<64>. Съезд проходил в Перми, участвовали муллы из Кояново, Усолья
и других населенных пунктов Прикамья. Выступа­


ющие критиковали политику советской власти в области религии. Еще один
документ — письмо от гражданина Ш. в пермский горот-дел НКВД от
15.08.1936 г.[65] <65>, рассказывающее об антисоветских
выска­зываниях мусульманского духовенства и готовящемся восстании. Из
текста письма ясно, что этот гражданин уже не в первый раз пишет в НКВД
и по его доносу, написанному в апреле 1936 г., было аресто­вано четыре
человека — активные верующие мусульмане[66] <66>.

Это письмо было пущено в ход почти через год. 31 июля 1937 г.
следователь НКВД лейтенант Лизунов вызвал на допрос в качестве свидетеля
Г., который рассказал об антисоветских высказываниях среди мусульман
Перми и района. На вопрос о террористических вы­сказываниях Г. ответил,
что «не слыхал»[67] <67>. 5 августа 1937 г. на допрос в качестве
свидетеля был вызван Ш. — автор прошлогоднего письма. Он показал, что в
Пермском районе существует контрреволюционная повстанческая организация
«из числа мусульманского духовенства». В протоколе допроса свидетеля К.
от 7 августа очень схематично опи­сывается структура повстанческой
организации со связями с Фран­цией, Ташкентом и Уфой. Допрошенный в тот
же день свидетель М. показал, что «о террористических настроениях
мусульман» ему ниче­го не известно. Допрошенные 22.08 и 07.09.1937 г.
председатель и сек­ретарь Кояновского сельсовета Беляев Шариф и
Иртуганов Назми рассказывали только об антисоветских высказываниях муллы
и его окружения. На вопрос об антисоветской деятельности отвечали, что
ничего об этом не знают.

В протоколе допроса свидетеля Ф. от 13.08 очень подробно опи­сана
структура повстанческой организации. Схематично она выгля­дела так: во
главе — Закий Валида[68] <68>, проживающий во Франции.


Валида руководил подпольной деятельностью через Хады Максуды (Ташкент) и
ЦДУ (центральное духовное управление) (Уфа). ЦДУ сотрудничало с
Уральским повстанческим штабом, который в свою очередь организовывал
повстанческие ячейки в селах, деревнях, кол­хозах, на заводах, среди
духовенства. Причем, повстанческий штаб создан «троцкистами, правыми и
другими контрреволюционными партиями в блоке с духовенством». Ф. -
сельский православный свя­щенник, арестованный еще 01.06.1937 г.[69]
<69> В его показаниях фигури­руют также секретари пермского горкома
партии, секретари райко­мов, председатели облисполкома и др. Такие
обширные знакомства сельского священника, арестованного за антисоветскую
агитацию, вызывают сомнения. Допрашивали Ф. ст. лейтенант В. И. Былкин,
оперуполномоченные Мозжерин и Демченко. Оперативник НКВД И. П. Ветошкин
на следствии в 1939 г. рассказал, что первым его делом было дело
сельского священника Ф. Не зная, с чего начать, Ветошкин обратился к
начальнику — Былкину, тот дал ему четыре вопроса и сказал, что Ф. должен
признаться. Ф. ни в чем не признавался, и дело было передано
оперативнику Демченко, «...который на второй день мне показал обширный
отпечатанный протокол допроса с признанием Ф. в контрреволюционной
деятельности, с указанием участников и его подписью»[70] <70>.
После Ветошкин узнал, что протоколы писались без учас­тия обвиняемого,
которого затем заставляли подписаться.

Из предваряющих дело допросов свидетелей и повторных допро­сов
свидетелей в 1957 г. можно попытаться отделить реальные «об­винения» от
выдуманных. Так, в протоколе допроса свидетеля Г. от 31 июля 1937 г.
имеются данные о высказываниях мусульманской общественности г. Перми и
Пермского района об ухудшении жизни народа, о непомерных налогах,
установленных советской властью, о голоде и несоответствии
действительности высказываниям Стали­на («жить стало лучше, жить стало
веселей»). Особенно было отме­чено, что свидетель о террористических
высказываниях ничего не слышал[71] <71>. Свидетель А. 3. Мусин,
допрошенный 13.12.1957 г., под­твердил свои показания относительно
антисоветских высказываний обвиняемых, но о существовании
контрреволюционной повстанчес­кой организации он не знал и заявил:
«Почему в протоколе допроса


записаны неверно мои показания, я сказать не могу»[72] <72>.
Протоколы допросов свидетелей в августе 1937 г. в большинстве своем
также не дают никакой информации о существовании «повстанческой
организации», а только передают многочисленные антисоветские
высказывания. Так, допрошенный 22.08.1937 г. в качестве свидетеля Беляев
Шариф рассказал, что мулла Тайсин призывал в мусульман­ские праздники не
ходить на работу, предлагал на основе новой Кон­ституции выбрать в
сельсовет верующих людей[73] <73>. В характеристике на муллу
Тайсина, данной председателем сельсовета 25.08.1937 г., описываются его
«деяния» — «религиозное одурманивание масс» и публичное чтение
соответствующих глав новой Конституции в мечети[74] <74>. Таким
образом, в реальности были только высказывания недовольных экономической
политикой советской власти и новой, казалось бы, либеральной Конституцией.

Арестованным кояновцам уже на втором допросе (8-12 августа) предъявили
обвинения в участии в националистической повстанчес­кой
контрреволюционной организации. Текст обвинения очень ску­пой — только
слова об участии в организации, без описаний струк­туры организации,
планов восстаний и т. д. Возможно, что во время первых допросов
следователи сами еще четко не представляли себе этой «организации»,
имели только установку на объединение дел в организацию[75] <75>
и потому ограничивались вопросами-утверждениями: «Нам известно, что Вы
состояли ...».

Четкая структура организации с планами восстания и связями с другими
социальными группами впервые появляется в деле 13 августа


1937 г. в показаниях свидетеля Ф. Возможно, именно в это время
руко­водство Свердловского НКВД окончательно обдумало идею Уральско­го
повстанческого штаба, объединяющего все целевые группы, подле­жащие
репрессиям согласно приказу № 00447, или, что более вероятно,
методические разработки центра именно в это время дошли до рядовых
следователей. В группе следователей НКВД, ведущих дело жителей села
Кояново, таким «носителем» новых идей и новых методов ведения следствия
стал сержант ГБ Д. Ф. Бурылов.

На всех допросах, которые вели сотрудники НКВД С. Н. Окулов, Г. В.
Марфин и А. М. Каменских до 20-х чисел августа, обвиняемые отрицали свое
участие в контрреволюционных повстанческих орга­низациях, некоторые из
них признавались в антисоветских высказы­ваниях. С 21 августа в деле
появляются протоколы допросов, кото­рые вел Бурылов Д. А., в этих
протоколах обвиняемые «сознаются» в участии в контрреволюционной
организации, в подготовке восстания и т.д. Один только Апкин Закарья,
бывший красноармеец 109 полка и мусульманского стрелкового полка РККА,
ни в чем не признался даже Бурылову.

Можно предположить, что в последней декаде августа кардиналь­но меняется
методика ведения следствия, появляется новый сотруд­ник НКВД — Бурылов
Диадор Андреевич и проведенные им допро­сы почти все заканчиваются
признанием и подписанием протоколов с признаниями.

Протоколы допросов бывших следователей НКВД в 1939 г. рас­крывают
основные методы «упрощенного ведения следствия». Это — конвейер и
уговаривание арестованных: «если же арестован­ные отказывались
подписывать такие протоколы, то их упрашивали "так мол нужно для борьбы
с врагами", а если и это не помогало, тогда держали их по 2-3 и даже
больше суток без сна и тем самым вымо­гали их подписывать протоколы с
вымышленными показаниями»[76] <76>. Существовали и другие методы:
«основным методом был у нас сго­вор и обман обвиняемых — заполнить
автобиографию, а подсунуть протокол допроса или составить два протокола
допроса, один с при­знанием, а другой без признания и постараться
отвлечь внимание арестованного и подменить протокол допроса»[77]
<77>. Еще один способ фабрикации протокола допроса с признанием —
«допрос под каран­даш»: «...после допроса они расписались чернилами, и я
их отправил


в тюрьму. После этого я карандаш стер и написал то, что было написа­но в
постановлении на арест»[78] <78>.

11 сентября 1937 г. тройка при УНКВД Свердловской области при­говорила
всех «участников националистической контрреволюционной повстанческой
организации» к расстрелу с конфискацией имущества.

Из материалов дела четко видно, как из обычных людей — духо­венства и
колхозников, фактически даже не подпадающих под целе­вые группы приказа
№ 00447, фабрикуют контрреволюционную тер­рористическую организацию,
участники которой подходят под целе­вые группы приказа. Это может
объясняться тем, что приказ содержал четкий план уничтожения
определенных социальных слоев. В приказе было указано число граждан,
подлежащих репрессии, в дополнитель­ных инструкциях указывались сроки
исполнения приказа: 4 месяца. Обстановка в стране — всеобщая
подозрительность и всеобщий по­иск врагов — только способствовали тому,
что начальство требовало выполнить и перевыполнить план по уничтожению
людей. Бывший следователь НКВД Каменских вспоминал: «...разговоры со
стороны Дашевского и Левоцкого были поняты сотрудниками недвусмыслен­но,
они говорили, что малейшее понижение темпов разоблачения вра­гов будет
расцениваться как отказ вести борьбу с классовым врагом»[79]
<79>. В газетах, по радио и на собраниях требовали уничтожить
«продаж­ных псов, агентов фашизма...»[80] <80> и выкорчевать
«контрреволюционного троцкизма корни»[81] <81>. Следователи
Пермского городского отдела НКВД установку на фабрикацию дел поняли, но
придумать-сфабриковать са­мостоятельно дело в первые дни проведения
операции не могли. Тогда из Свердловска приехали следственные бригады,
которые быстро на­учили пермских следователей, «как нужно вести дела»:
«Нам конкрет­но показали, как нужно работать и добиваться
признаний»[82] <82>.

Процесс переквалификации дел об антисоветских высказывани­ях в дела о
контрреволюционных террористических организациях описал бывший
следователь Зырянов. Зырянов получил компроме­тирующий материал на
Баганину: ее письма за границу, где она опи-


сывала голодную и плохую жизнь в Советском Союзе. На допросе Баганина не
отрицала свои взгляды, выраженные в письмах, и даже сама написала три
страницы показаний. Зырянов передал эти пока­зания Былкину[83]
<83>, который дописал ее показания до 20-22 страниц. Баганина якобы
признавалась в участии в контрреволюционной на­ционалистической
организации. Естественно, она отказалась подпи­сывать такие показания.
Тогда в ход пустили «особые способы веде­ния следствия» — «На конвейере
я людей держал до их признания»[84] <84>. Вероятно, именно так
были получены признания у кояновцев и сель­ского священника Ф. Нужно
отметить, что были и добровольные по­мощники, как, например, свидетель и
автор писем в НКВД — Ш.



Дела хозяйственных и советских руководителей

Первым был арестован Смышляев М. М. — 26 августа 1937 г. Перед его
арестом состоялось заседание бюро Пермского горкома ВКП(б), на котором
Смышляев за развал работы в МТС и разложе­ние труддисциплины в МТС был с
работы снят и исключен из пар­тии[85] <85>. На этом же заседании
бюро горкома были приведены конкрет­ные примеры «вредительской работы»
Смышляева: «...комбайны не работают, молотилки не подготовлены,
тракторные сеялки не отре­монтированы...», «Установлено, что Смышляев
является ставленни­ком Голышева[86] <86>, своей вредительской
работой директор Кояновской МТС Смышляев привел к полному развалу
МТС»[87] <87>.

Ответ на вопрос «почему так произошло?» можно найти в тща­тельно
собранных сотрудниками НКВД компрометирующих мате­риалах на Смышляева:
«...руководство ВКП(б) ведет неправильную политику в отношении
крестьянства, и эта политика пустит крестьян по миру. ЦК организует МТС,
но не финансирует их, и они влачат жалкое существование...».

МТС имела статус государственного сельскохозяйственного
пред­приятия[88] <88>, включенного в планово-распределительную
систему совет­ской экономики. Развитие машиностроительной отрасли и
особеннос­


ти планово-распределительной системы того времени создавали ситу­ацию
хронической нехватки техники, запчастей и квалифицированных
автослесарей, и как следствие — частые поломки и простои техники.
Приехавшие из Свердловска следственные бригады дали установку на
включение всех аварий и поломок техники в диверсионные акты[89] <89>.

Таким образом, можно предположить, что дело было не в хо­зяйственных
талантах конкретного руководителя, а в особой системе хозяйствования
(или «безхозяйствования»), сложившейся в Советс­ком государстве.
Средства массовой информации арест и осуждение Смышляева
интерпретировали так: «...Вредительски срывая ремонт тракторов, они
заставляли выезжать в поле на машинах с незакон­ченным ремонтом, у
которых не было запасных частей. Враги народа делали все, чтобы вызвать
недовольство среди трактористов. Трак­тористы не получали своевременно
зарплаты, о культурном обслу­живании никто не заботился»[90]
<90>. Главная мысль статьи сводилась к следующей констатации: враги
народа разоблачены и арестованы, значительное ухудшение жизни крестьян
они устроили специально, чтобы вызвать недовольство советской властью.

Методика ведения этих допросов похожа на методику допросов
мусульманского духовенства. На первом, 27 августа, допрашиваемый
перечислял всех своих знакомых. В протоколе допроса от 3 октября
Смышляев «подписал» протокол показания о том, что он состоял в
контрреволюционной повстанческой организации и возглавлял ее ко-яновский
взвод. В этот взвод якобы входили: Беляев Шариф — пред­седатель
сельсовета, Максудов Галимзян — председатель колхоза «Пе­редовик»,
Степанов — учитель кояновской школы, Волегов — замес­титель директора
Кояновской МТС, и др. (всего 13 человек). Дело вел следователь НКВД Ф.
Г. Лизунов. Методы воздействия на подслед­ственного были уже отработаны.
О них зимой 1937 г. рассказал жене Смышляева освободившийся из тюрьмы
человек, который принес ей записку от мужа: держали до 20 суток в
карцере, на допросе наставляли в рот дуло пистолета и т. д. Эта записка
дополняет наши представления о методах получения признаний: «...Ты
остаешься одна с пятерыми де­тьми, тебе тяжело, <...>. Ох! Если бы не
малые мои крошки то было бы не так. Я вынужден был подписать
обвинительный лист»[91] <91>.


В деле имеется описание структуры контрреволюционной повс­танческой
организации, которая после будет почти дословно пере­несена в дело №
6857, а кояновский взвод будет арестован в полном составе — за
исключением нескольких человек. Вероятно, к этому времени уже имелась
схема организации, разработанная вышесто­ящим начальством: «Левоцким
была спущена схема организацион­ного построения этой организации. Я не
знаю, кто являлся автором этой схемы, и на основании каких материалов
она была составлена, но знаю, что чертил ее Левоцкий и для этой цели он
специально при­глашал чертежника с завода № 10. Эта схема должна была
служить основой для составления протоколов»[92] <92>. Из текстов
допросов можно попытаться воссоздать эту схему[93] <93>.

Следственное дело № 6857 состоит из семи томов и объединяет сорок два
человека, в том числе кояновское административно-хо­зяйственное
руководство. Начинается оно с Постановления о выде­лении следственного
материала на этих людей из следственного дела А. И. Старкова.

Из сорока двух арестованных было двенадцать работников сельсо­ветов,
девятнадцать — руководителей колхозов и МТФ, из них двад­цать четыре
человека весной-летом 1937 г. были уволены «за развал работы» и
«бесхозяйственность», некоторые были отданы под суд. На шестерых имелись
меморандумы с данными об антисоветской агитации. Так, председатель
Кояновского сельсовета Беляев Шариф был отстранен от должности еще
весной 1937 г., а в августе 1937 г. он работал рядовым колхозником в
соседнем колхозе Им. VII съезда Со­ветов и находился под следствием
горпрокуратуры[94] <94>.

Жителям села Кояново первоначально были вменены в вину хо­зяйственные
недочеты, приведшие к материальным потерям в сель­совете, колхозе и,
соответственно, ухудшению жизни советских лю­дей. Так, председатель
кояновского колхоза «Передовик» Максудов Галимзян Башарович первым был
обвинен в порче части урожая и падеже скота из-за недостатка корма. В
следственных материалах на Максудова нет никаких данных, почему Пермский
уезд, при­знанный в 1921 г. «обеспеченным в кормовом отношении»[95]
<95>, когда


на одну единицу скота в среднем заготовлялось до 11 пудов сена на месяц,
в 1936-1937 гг. не смог обеспечить скот кормами. Из имею­щихся в деле
показаний других арестованных можно узнать, почему не было кормов для
скота. Бывший работник Пермского райзо[96] <96> рас­сказывал, что
в 1936 г. почти во всех колхозах Пермского района в счет хлебопоставок
были изъяты даже семена; а сдача сена государс­тву привела к тому, что
уже осенью 1936 г. было ясно, что весной 1937 г. скот будет
голодать[97] <97>.

Все хозяйственные недочеты и неудачи конкретных руководи­телей
интерпретировались как специальные акции, проводимые «с целью вызвать
резкое недовольство среди колхозников, а также раз­валить работу
колхозников». Арестованные по линии прокуратуры были переведены в
горотдел НКВД (Ш. Беляев переведен в НКВД 1 ноября 1937 г.).

В делах многих подследственных первый протокол допроса на­писан от руки,
второй — напечатан на машинке. В первом протоколе почти все
категорически отрицают свою принадлежность к какой-ли­бо повстанческой
организации. Во втором протоколе обычно фикси­руется «чистосердечное
признание».

Между первым и вторым допросом часто проходила неделя. Что же
происходило за эту неделю? Максудов Галимзян вспоминал в 1954 г.:
«...допрос был организован таким образом: раздели до белья и в холодной
комнате посадили на чугунный стул, продержали на нем 1,5 суток, затем 3
суток держали стоя, отчего ноги опухли и стали как бревна, <...>
нелепость его (обвинения) для меня была совершенно очевидна, и я
категорически отказался признать себя виновным, не­смотря на меры
принуждения, о которых я упомянул выше»[98] <98>; «...один раз
допрашивали без всякого перерыва в течение 3 суток без сна и пищи.
Допрашивали меня несколько следователей. ...на каждом до­просе
подвергали жестоким избиениям, в результате которых я неод­нократно
лишался сознания. Избивали меня кулаками, рукоятками наганов. Таких
издевательств я перенести не мог и, чтобы прекратить свои страдания,
подписал протоколы»[99] <99>.


Такой метод ведения допроса подтвердил в 1940 г. бывший сле­дователь
Каменских: «...протоколы допроса обвиняемых Субботина, Максудова,
Иртуганова, Оборина, Мухачева, Трутнева, Федорова, осужденных по данному
делу за повстанческую деятельность, состав­лялись мной не со слов
обвиняемых, а заранее по протоколам аресто­ванного Старкова».

Пантелеев Н. Я., тракторист Кояновской МТС, в 1954 г. рассказы­вал:
«...требовали от меня подписать написанные ими заранее прото­колы. За
время следствия я допрашивался 2 раза. ...я был подвергнут беспрерывному
допросу в течение 5 суток без пищи, сна и больше со­противляться был не
в состоянии».

Приказом были определены лимиты для каждой области (10000 че­ловек для
Свердловской области). Вероятно, этим объясняется пе­ревод арестованных
хулиганов из ведения милиции в НКВД. Так, Трутнев Павел Иванович, житель
села Курашим, тракторист Коянов­ской МТС, был арестован органами милиции
в конце октября 1937 г. за систематические драки и хулиганство как
«социально вредный и опасный хулиган». В деле имеется только один
протокол допроса П. И. Трутнева следователем НКВД Каменских, в котором
Трутнев категорически отказался от предъявленных обвинений в участии в
контрреволюционной повстанческой организации. Но, несмотря на это, 15
ноября тройка осудила его на 8 лет лагерей как участника
контрреволюционной повстанческой организации.

О необходимости выполнять планы неоднократно говорили на следствии
бывшие сотрудники НКВД: «На 60 человек были форму­ляры, а на остальных
совершенно не было материала, но требовали 100-300 человек...»[100]
<100>, бывший следователь Зырянов на допросах рас­сказывал: «Когда
я получил постановление на арест 200 человек, я стал применять те же
методы следствия, которые узнал при своей учебе». «Учеба» — это
фальсификация дел и получение признания с помощью «конвейера»[101]
<101>.

15 ноября 1937 г. тройка НКВД приговорила Максудова и еще шестерых
жителей села Кояново к 10 годам ИТЛ.

В сфабрикованном деле Смышляева список жителей Кояново, ко­торые входили
в повстанческий взвод, больше, чем было арестовано по делу № 6857. Так,
не был арестован осенью 1937 г. замдиректора


МТС по политчасти Волегов С. С. Может быть, он был исключен из списков
благодаря своей докладной от 14.07.1937 г. в Пермский гор­совет. В
докладной Волегов описывал «подрывную работу» сельсо­вета, руководства
колхоза, мечети[102] <102>. Но, вероятно, раз Волегов все же
попал в список, он был арестован 18 декабря 1937 г. Его обвиняли в
участии в контрреволюционной повстанческой организации, чле­ны которой
уже были осуждены 15 ноября 1937 г. по делу № 6857. Можно предположить,
что новые аресты были инициированы ди­рективой Ежова № 50194 от 10
декабря 1937 г. о продлении сроков «кулацкой операции» (первоначально на
операцию отводилось че­тыре месяца)[103] <103>. В список он попал
в качестве заместителя директора МТС, т. е. как хозяйственный
руководитель. В характеристике, дан­ной ему новым директором МТС
Гудилиным, главным недостатком Волегова было следующее: «Несмотря на все
вопиющие безобразия в МТС, отрядах, колхозах... в его докладных записках
Обкому ВКПб всегда сквозит полное благополучие и успех, он боролся за
длинные и красивые резолюции партийных собраний и совещаний, но не
бо­ролся за их выполнение»[104] <104>.

В феврале 1939 г. дело было прекращено «за отсутствием состава
преступления». Обращает на себя внимание то, что «особые методы ведения
следствия» (избиения, обман, уговары) к Волегову и другим жителям
Кояново, арестованным в декабре 1937 г. и позже, не приме­нялись. Так,
судя по протоколам допросов Волегова, на каждом до­просе следователь
Каменских зачитывал Волегову показания Смыш­ляева и других участников
предыдущего дела и призывал Волегова сознаться[105] <105>.
Примерно то же мы находим в протоколах допроса арес­тованного 4 января
1938 г. учителя Сайманова[106] <106>. Волегова и Сайма-нова
допрашивали четыре-пять раз в течение 1938 г., свою вину они отрицали.
Таким образом, можно констатировать, что в отношении арестованных
жителей села Кояново жестокие методы ведения до­просов в декабре 1937 г.
и весь 1938 г. не применялись.


Выводы

Жертвами операции в селе стали в первую очередь активные ве­рующие
мусульмане, за ними — административно-хозяйственные работники села.
Расстрелянные мусульмане давно находились под присмотром НКВД, на них
собирали сведения, доносы и, вероятно, завели специальные формуляры.
Религиозные активисты, на языке приказа 00447 — «церковники», были
потенциальными жертвами в атеистическом государстве. Политика советского
государства в отно­шении религии не могла не вызывать критику у верующих
людей. Та­кая критика интерпретировалась как антисоветская агитация.
Мулла и члены совета мечети села Кояново были включены в первую
кате­горию подлежащих репрессиям граждан.

Политика государства в отношении деревни (постоянное выкачи­вание
средств при помощи многочисленных налогов, самообложений) вела к
значительному ухудшению жизни крестьян и, следовательно, не­довольству,
провоцировала протестные высказывания, нежелание рабо­тать в колхозе.
Посевы сокращались, колхозники часто не выходили на работу, так как,
пытаясь выжить, занимались своим хозяйством (коси­ли траву для личного
скота, торговали, уезжали на заработки в город). Неурожай 1936 г. стал
причиной хозяйственного кризиса в прикамских деревнях. Зимой 1936-37 гг.
в Кояново умирал от голода скот.

Плохая собираемость налогов активизировала вышестоящее на­чальство:
горсовет прислал проверяющие комиссии. А сотрудники НКВД придумали
широко разветвленную диверсионную и вреди­тельскую организацию, члены
которой специально морили голодом скот, не ремонтировали технику и
всячески ухудшали жизнь простых советских людей. Этим они отчасти сняли
социальное напряжение, вызванное недовольством от голодной и тяжелой
жизни, «найдя» и покарав конкретных вредителей-начальников.

Операция в селе проводилась в два этапа. Первый начался 6 ав­густа и
длился до конца месяца, когда люди были приговорены к рас­стрелу. 26
сентября начался второй этап операции: все арестованные были осуждены
тройкой на 10 (один — на 8) лет ИТЛ. Таким обра­зом, все соответствовало
установлениям приказа 00447. Всего рас­стреляно было семь человек,
одиннадцать отправили в лагеря.

Предыдущие судимости, раскулачивание, лишение избиратель­ных прав,
политическое прошлое имели значение для первой группы репрессированных —
мусульман. Во второй группе — администра­тивно-хозяйственных работников
— далеко не все имели «отрица­тельные» факты биографии. Расстрелянный
директор МТС Смышля­ев был из бедняков, судим за превышение власти
(приговор — обще­ственное порицание), член ВКП(б) с 1926 г., т. е.
основным поводом для его ареста было его нынешнее социальное положение —
дирек­


тор МТС. Из второй группы репрессированных прошлые судимос­ти сыграли
роль только у одного человека — деревенского хулигана П. И. Трутнева.
Остальных объединяла принадлежность к админист­ративно-хозяйственным
структурам села.

Большинство обвиняемых было вынуждено признать свою «вину» — в
результате угроз, пыток, уговаривания и обмана. В случае невероятной
стойкости, как, например, Апкина Закирьи, писали: «не сознался, но
полностью изобличен показаниями других участников». В случае спешки,
как, например, с делом Трутнева П. И. — был аресто­ван в конце октября,
а дело готовили к рассмотрению тройки 15 нояб­ря, — на признании даже
особо не настаивали. Трутнев был допрошен всего один раз, все обвинения
отверг и был направлен на тройку. Под­писавший протокол под давлением
Смышляев на судебном заседании выездной сессии военной коллегии
Верховного суда СССР отказался от своих показаний, но был приговорен к
расстрелу.

Особенностью проведения «кулацкой операции» в селе Кояново можно назвать
то, что в начале 1938 г. даже готовые обвинительные заключения не были
рассмотрены тройкой. К обвиняемым уже в кон­це декабря 1937 г. не
применялись жестокие методы получения при­знаний, хотя методы
«упрощенного ведения следствия» — объедине­ние дел в организацию —
продолжали существовать. Арестованные в конце декабря 1937 г. и в январе
1938 г., просидев до осени 1939 г. в Пермской тюрьме, были освобождены.

Приложение

Нижеприведенная таблица содержат информацию об арестован­ных в селе
Кояново с августа 1937 по 1938 гг. и факты их биографии, которые могли
бы сыграть определенную роль в их аресте и пригово­ре; количество этих
фактов показано в последнем столбце звездочка­ми, через косую черту —
приговор.

Таблица 2







^1 «Из кулаков» — из характеристики сельсовета (дана после ареста), в
анкете арес­тованного записано — «крестьянин», из допроса Хасанова
Фатыха в 1957 г. — «из крес­тьян-середняков». Из того факта, что семья
не подвергалась раскулачиванию, можно предположить, что Апкин
Габдулгазиз был из семьи крестьян-середняков.

^2 Был раскулачен неродной отец — Апкин Якуп. Из протокола допроса
Хасанова Фатыха в 1957 г. — Апкин Закирья — батрак, одним из первых
вступивший в колхоз.

^3 Ст. 111 УК 1926 г. — «халатное отношение к службе, утеря документов».

^4 Из меморандума на группу АСЭ в Кояновском сельсовете // ГОПАПО. Ф.
643/2. Оп. 1.Д. 26356. Т. 2. Л. 154.

^5 Ст. 60 УК 1926 г. — «неплатеж налогов».

^6 Ст. 169 УК 1926 г. — «мошенничество, сокрытие соц. положения».

^7 Ст. 62 УК 1926 г. — «злостный неплатеж налогов».

^8 Ст. 74 УК 1926 г. — «хулиганство».


Структура повстанческой организации, придуманной следователями НКВД



Всесоюзный повстанческий центр (Москва)

Рыков А. И. (из показаний Кабакова И. Д. - Обзорная справка по делу //
ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 10114. Л.4-23)

Уральский повстанческий штаб (Свердловск)

Кабаков И. Д. - первый секретарь Свердловского обкома ВКП(б), арестован
22.05.1937 г., осужден Военной коллегией 03.10.1937 г. - расстрел

Штаб Пермского повстанческого округа (Пермь)

(из показаний Старкова А. И. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 6857. Т. 1.
Л. 4-6) Дьячков M. А. - второй секретарь Пермского горкома (начальник
штаба от троцкистов).

Голышев А. Я. - первый секретарь Пермского горкома (от правых) - арест -
03.05.1937 г., приговорен Военной коллегией 04.08.1937 г. к расстрелу
(ГОПАПО. Ф. 641\1. On. 1. Д. 11275).

Полянский - командир дивизии, расположенной в Перми.

Пермский епископ Виталий Покровский - арест 02.10.1935, приговорен
31.03.1936 к 10 годам ИТЛ (ГОПАПО. Ф. 643/2. On. 1. Д. 8911).

Бахарев Д. И. - директор пивзавода (от эсеров) - арест 02.05.1937,
приговорен ОСО при НКВД СССР 09.04.1938 к 8 годам ИТЛ (ГОПАПО. Ф. 641/1.
On. 1. Д. 14817). Янсон - заведующий Пермским Горпланом.

Кандалинцев Г. И. - управляющий Камским речным пароходством. Арест
22.05.1937, приговорен Военколлегией ВС ССР 13.08.1937 к расстрелу
(ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 12296, т. 1)




Повстанческая полурота на ж.-д. станциях Верещагино и Менделеево



Рота на Пермском ж.-д. узле



Взвод особого назначения при управлении Камского речного пароходства

Особый отряд из кулаков-трудпоселенцев на Камбумкомбинате

Кояновский сельсовет, командир - Смышляев M. M. -директор МТС (ГОПАПО.
Ф. 641/1, оп. 1,д. 13706. Расстрел).

взвод -

Беляев, Максудов и др. - всего 9 человек (по делу № 6857 проходит 7 человек)

Фроловский с. с. 9 человек

Чуваковский с. с. - взвод -14 человек

Янычевский с. с. - взвод -5 человек





Култаевский с. с. -взвод - 6 человек

Курашимский с. с. -взвод - 8 человек

Юговской с. с. - взвод



Полк в Перми из тылополченцев и бывших белых офицеров


Взвод на строительстве КамГЭС

Усть-Качкинский с. с. 5 человек

Особый отряд из членов Осоавиахима





Краснослудский с. с. - взвод






Шевырин С.


КУЛАЦКАЯ ОПЕРАЦИЯ НА ТЕРРИТОРИИ ПРИКАМЬЯ В 1937-1938 гг.





В настоящей статье предпринята попытка реконструировать ход массовой
операции, проводившейся местными репрессивными ор­ганами на территории
современного Пермского края (в тексте так­же — Прикамья) в соответствии
с приказом № 00447 НКВД СССР от 30 июля 1937 г.[107] <107>